Как в этом гвалте и неразберихе принимать соломоновы решения?
– А по-моему, надо вешать таких редакторов, – пошутил Виталий. И, если бы даже он объяснил, спохватившись, что самосуд – не инструмент юстиции, это опоздало уже, все оговорки потонули в хоре восторженных и мстительных воплей. Газету силой отобрали, уволокли, чтобы навести в ней справедливость, и сам редактор был похищен именно для расправы…
Относительный покой Виталий нашел на лестничной площадке четвертого этажа. Примостился у окна, достал из своей тоненькой папки газету «Советский спорт», но увидел, что сюда поднимается его закадычный враг – тот самый доцент, руководитель педпрактики… Хорошо, что врага задержал щебет двух студенток. – Виталий успел заменить «Советский спорт» учебником педагогики. Но доцент проследовал мимо так, словно Виталий Дудин – пустое место!
– Филипп Антоныч! – жалобно окликнул Виталий.
– Да?
– Мне деканат на это дал, – он показал переплет учебника, – срок до конца месяца. Примите зачет, а?
– Все у вас наоборот, Дудин. У людей практика, а вы впервые взялись за учебник… Когда ваши товарищи были вожатыми в пионерлагерях, вы себе устроили каникулы! И эта курточка… в ней хорошо пойти на танцы, на ипподром, но не в школу! Будьте скромнее, Дудин, – дети вокруг вас.
Доцент ушел, с ним студентки, сочувственно глянувшие на Виталия, а он, взывая к высшей справедливости, поднял глаза.
Наверху плавало голубое облачко, прошитое насквозь лучом солнца. Облачко пахло табачком.
– Эй, конспираторы! Слишком нахально дымите, все видно, – сказал Виталий, сложив рупором ладони.
Молчание.
Он стремительно взбежал наверх и попал на тесную, прокопченную многими поколениями курильщиков площадку, ведущую на чердак. Четверо мальчишек – на вид им лет по тринадцать – давили подошвами чинарики, большого смущения не выказывая. Он, Виталий, был у них «подопытный»: интересно, как поведет себя, угрозами будет брать или задушевными рассказами о вреде табака…
– Я думал, это десятиклассники грешат, – сказал Виталий, разгоняя рукой дым, – а вы ведь, кажется, из шестого «Б»?
– Так точно!
– Городянский, ты же в обмороке почти, у тебя даже веснушки пропали…
– Я скоро брошу, Виталь Палыч, – сквозь мучительный кашель пополам со смехом говорит очень рыжий и тощий мальчик. – Только я – Грод-нен-ский.
– Извини. А ты – Коробов, верно?
– Я?! – изумляется беленький, очень хорошенький мальчик с лучистой улыбкой. После изумления он, впрочем, согласился:
– Коробов, да. А что?
– Сигареты мне.
Виталий протягивает руку.
– А у нас их нету, – невинно округляет глаза третий персонаж, толстощекий Курочкин.
– Ну папиросы.
– У нас сигара была гаванская, – сообщил Коробов. – Их мало кто покупает, цена – сами знаете – кусается. А мы подумали: туго ей одной, Кубе-то, в том полушарии… надо все-таки поддержать.
Виталий оценил эту демагогию:
– Из идейных, значит, соображений? Остряки… Ну пошли, пошли, дышать тут нечем.
Они стали спускаться.
– И чего он к вашей куртке прицепился? – пожал плечами Гродненский. А Коробов утешил:
– Вы зря волнуетесь насчет зачета. Сперва нервы подергает, а потом еще сам будет бегать за вами!
Виталий озадачился:
– Парни… откуда такая опытность?
– От жизни! Тут у нас – то же самое в конце четверти… А правда или брехня, что вы теперь наш классный руководитель?
– И это вы знаете? Послушайте, братцы… Я очень надеюсь на вашу мужскую солидарность. Про этот разговор подслушанный – никому, ладно? Сами понимаете: нельзя мне, вступая в такую должность…
– Ясно, Виталь Палыч, – весело подмигнул Коробов. – За себя и за этих двух я ручаюсь. А вот Пушкарев у нас недавно, он еще не проверенный…
Худенький невзрачный мальчик, не сказавший до тех пор ничего, вспыхнул:
– Как ты можешь, Андрей?.. – Ему от горечи слов не хватило.
Коробов погладил его по голове:
– Не плачь, беби.
– После уроков, – сказал Виталий, – я загляну к вам, потолкуем. Впрочем, ваш директор, может быть, еще передумает… не доверит вас мне.
В этих словах прозвучала слабая надежда.
Какая-то совершенно незнакомая женщина обратилась к Виталию:
– Кажется, вы дежурный по этажу? Смотрите, какая свалка у химического кабинета!
И он поплелся к химкабинету.
А мальчишки во главе с Андрюшей Коробовым шли по коридору, вторгаясь, как нож в масло, в образцовые ряды старших девочек, которые фланировали по кругу с книжками и зубрили. Старшеклассницы шипели, но расступались: лучше не связываться…
– А вообще-то, здорово, – высказал Гродненский, – если у нас будет мужик. Может, наконец, в поход сходим! Говорят, у него первый разряд по плаванию. Пускай теперь всех баттерфляем учит.
– Хотя бы кролем, – уступил Курочкин, согласный и на меньшее.
– Ему это нужно, как рыбке зонтик, – учить вас. Неужели не видите? Топориком будем плавать, – с жесткой усмешкой произнес Андрюша. – Сейчас у нас что, «инглиш»?
– Ага…
Андрей распахнул дверь кабинета иностранных языков. Здесь открыты окна, блестит свежевытертая доска.
Девочка с повязкой – она тут одна, – растопырив руки, кидается к мальчишкам:
– Ну что вам здесь? Дайте же проветрить!
– А ты дежурная? Тебя туда вызывают.
– Куда? Зачем?