— Серьезно? Пример, значит, глупый, беру назад… Так хорошо будет? — Она передала ему портфель.
Он несолидно показал большой палец, чтобы больше не произносить ничего. Боялся произнести то, что вертелось на языке.
В коридоре он встретил Марину.
— Спасибо большое, Кирилл Алексеич, — сказала она. — Мы там выключили.
— Да? А мы тут включили…
— Что? — она, естественно, не поняла.
Он переложил портфель из правой руки в левую и распорядился:
— Зайдите ко мне после уроков, есть разговор…
— Хорошо, — сказала она рассеянно. — Но зря вы с нами не смотрели: такие вещи бывают раз в год, надо все бросать и смотреть…
— Дела, знаете, работа! — отозвался он едко. — Не всегда для души, как у вас, а все же не бросишь: зарплата идет!
Она даже задохнулась от этого выпада и ответить не успела: директор спешил.
Алеша Смородин, застигнув свою маму в раздевалке, допытывался у нее:
— Мам, не выкручивайся. Зачем ты пришла?
— Ерунда, Алеша, не обращай внимания… думала, что ключ дома забыла, а он — вот он — нашелся… — Ирина Ивановна, уже одетая, без надобности рылась в сумочке, лишь бы не смотреть на сына.
— Здравствуйте, Ирина Ивановна! — подбежал Адамян, а с ним Ельцов. — Неужели вас вызвали?
— Здравствуй, Женя. Давно вас не видела. Похудели вы что-то, — ушла она от вопроса.
Но сын настаивал:
— Мама, зачем ты приходила?
— Если уж смородинских родителей вызывают, — сказал Ельцов, — тогда я уже ничего не понимаю…
И, не сумев спрятаться от честных глаз сына и его друзей, Ирина Ивановна вдруг взмахнула рукой, сердито глянула наверх и сказала:
— Языкатые вы слишком, несдержанные… Особенно ты, Женя. Навредили вы своей учительнице этими длинными языками.
— Кому? Мариночке?!
— Вот видите: она для вас «Мариночка»… А разве это можно?
По иронии школьного расписания после телевизионного урока о Моцарте и Сальери у десятого «Б» была химия, Голгофа.
— Кого нет? — выясняла Эмма Павловна.
Дежурная осмотрелась и несколько удивленно стала перечислять:
— Адамяна Жени… И Смородина не видно. Еще Ельцова…
— Адамяна нет? Слава богу! Один раз отдохнуть… от его великой учености и великого нахальства! Он думает, что если его папа химик, то…
Дверь отворилась: прибыли Адамян, Смородин и Ельцов. У них замкнутые недобрые лица.
— Разрешите?
— Ну вот, только обрадовалась! Адамян, я уже отметила тебя как отсутствующего. Так что или ты уходишь, или на весь урок делаешься как рыба!
Женя фыркнул и отпарировал:
— Ну нет… Вам легче зачеркнуть вашу пометочку, чем мне отрастить жабры и метать икру…
Класс одобряет его смехом.
— Начинается! Все, сели, тишина! К доске идут Сысоев и Баюшкина. Сысоев решает задачу — вот она, а Баюшкина расскажет нам про бензол и вообще про ароматические углеводороды — их строение, свойства и так дальше…
Урок пошел сравнительно гладко: Юля неохотно, небойко, но все же сносно докладывала о бензоле, писала кольцевые формулы на доске, Сысоев пыхтел над задачей, у остальных были свои заботы, далекие, в большинстве случаев, от химии.
Алеша шептал Адамяну:
— В чем они могут ее обвинить, в чем? Все, о чем мы говорили, можно повторить на площади, в рупор!
— Не скажи… Ее ответы мягкие по форме, но суть…
— А кто ей вопросы дурацкие задавал? Кто? — грозным свистящим шепотом напомнил Алеша.
— Ну кто знал, что Юлька свою игрушку поставит на запись?
— Ладно, молчи.
— А сама эта идея испытания…
— Молчи, говорю!
Женька виновато затих. Но не было ему покоя: он метнул несколько жгучих взглядов назад, на Майданова, тот не сразу заметил, потом поднял бровь: дескать, в чем дело? Женя размашисто написал записку и, прицелившись, пустил ее по воздуху так, что она шлепнулась как раз перед носом адресата.
Майданов прочел и напрягся весь.
Алина, секретарь дирекции, с удивлением приникла к кожаной двери, приоткрыла ее: в рабочее время товарищ Назаров слушал песенки! Алина позволила себе войти и осталась незамеченной: директор стоял, отвернувшись к окну. Портативный магнитофон на столе пел ему голосами Марины Максимовны и представителей десятого «Б»:
Алина бесшумно вышла…
Эмма Павловна рассеянно прочитала то, что изобразил на доске Сысоев, и сказала:
— Ну так, Сысоев — «четыре», Баюшкина — «три». Дневники мне на стол.
Адамян поднял руку.
— Что тебе? — прямо-таки с испугом спросила химичка. — Я же сказала: ты у меня отсутствуешь!
Женя встал:
— Но это субъективный идеализм, Эмма Пална. Всякий материалист скажет вам, что я присутствую. А следовательно, могу задать вопрос: в чем ошибка Сысоева? Почему «четыре», а не «пять» или «три»?
— Граждане, когда же это кончится? — воскликнула Эмма Павловна. — Почему я должна давать ему отчет?!
— Но вопрос по существу, Эмма Пална, — кротким взглядом своих черных бархатных глаз Адамян показывал полную лояльность. — Человек правильно вычислил объем газа, полученного…
— Молчать! — закричала Эмма Павловна так, что все перепугались. — Вон из класса!