Доживем до понедельника. Ключ без права передачи

— Да почему? Я ж от чистого сердца. Можешь даже вообще не говорить, что это от меня.

Такое предложение слегка успокоило его. А Кате все эти «комплексы» были просто неведомы.

— Кто-то, мол, передал для Замятиной. Сами рыбаки могли для любимой артистки — скажешь, не могли?

— Я не знаю, настолько ли рыбаки любят искусство, — усмехнулся Женя. — Да и бабка у меня догадливая, быстро вычислит этого рыбака… Катя, сколько это стоило?

— Да подарили мне на коптильне! Ну честно же… — Она взяла изящный фруктовый ножик со стола. — Вот, хочешь, на ноже поклянусь?

— Не надо, верю, — улыбнулся он и отобрал нож, как у маленькой. — Мы заниматься будем сегодня? И чем именно? — поставил Женя вопрос ребром.

— Чем прикажете, я — пожалуйста. Я тетрадочку новенькую принесла.

— Да писать, может быть, пока нечего. Понимаешь, твой показ — это компетенция Ксени, я тут ни при чем. Но, кроме показа, там еще есть собеседование… Надо, чтоб ты могла толково рассказать, какие у тебя были сильные театральные впечатления, — это раз…

— Ой… у меня их так много, я перезабыла уже большинство.

— Я говорю о самых сильных! Ты что — так часто бываешь в театрах?

— Я? Нет, особо частить некогда. А если пересказываешь, что по телику видела, — это уже не то? И отметку снижают? — Катя беседовала через открытую балконную дверь, сидя на воздухе в плетеной качалке.

— Катя… — произнес ее репетитор с некоторым изумлением. — А ты ведь еще маленькая! В твоих вопросах иногда та же святая наивность, что меня ждет в начальной школе!

— Это я — святая наивность? Ой, Женечка, это у тебя ко мне симпатия, наверно. У меня знаешь какие мысли бывают? Если их вслух сказать, ты от меня сразу откажешься!

— А ты рискни, — предложил он.

— Еще чего! Нет-нет, не верь, это я пошутила. Слушай, а эти книжки ты для кого взял? — она опять впорхнула в комнату и разглядывала обложки; там были Немирович-Данченко, Михаил Чехов, «Пустое пространство» Питера Брука…

— Для тебя, конечно. Для нас.

— И уже закладочки сделал! Жень, а разве с них надо начинать?

— А с кого?

— По-моему, все-таки с бабушки. Ты у нее спроси: может, нечего даже трепыхаться?

— Да почему, Катя? Все зависит от нас!

— От вас, это точно. От тебя и от твоей замечательной бабушки… Гляди, чего я откопала — среди всех этих Станиславских… — Из прозрачной сумки, где была рыба, Катя извлекла газету, а из нее — брошюру. — Маленькая, да удаленькая! Лучше и понятней этих толстых…

Брошюра называлась «Ксения Замятина — судьба и роли»; с обложки смотрело ее лицо, каким оно было лет пятнадцать назад.

— Ну и чем это поможет тебе? — насмешливо спросил Женя. — Ничем. Скорее повредит даже… Видишь ли, у нас дома было экземпляров сорок этой книжонки. А зимой пришли дети, собирающие макулатуру, и Ксеня отдала им эти залежи. Раздражали ее комплименты за одну ее работу в кино, которой она стыдится. И опечатки: переврали, к примеру, имя-отчество ее любимого учителя…

Катя выслушала и ужаснулась:

— Ну все!.. Если она такая… сильно принципиальная, — ничего не надо, Жень. Никакого показа.

— Какая тут связь?

— Потому что артель «Напрасный труд». Потому что боюсь я ее! Ты или вообще на меня наплюй, или давай толкаться в какой-нибудь другой институт. В плодово-консервный, к примеру. На косточковое отделение!

— Слушай меня. — Женя держал ее сейчас за пальцы обеих рук. — Ксения Львовна — человек действительно трудный. Но это по отношению к себе самой. Для себя трудный. А к другим она умеет быть снисходительной… Пастернака знаешь?

…Но старость — это Рим, которыйВзамен турусов и колесНе читки требует с актера,А полной гибели всерьез.

— Жень, зачем ты со мной связался? — невпопад спросила Катя тихо и тоскливо. Сразу он выпустил ее пальцы из своих и буркнул нахмурившись:

— Так… «из общих соображений». Работать мы будем сегодня или как?

— Только не здесь — здесь я боюсь. А по дороге — в бар зайдем, хорошо? Он уже открылся…

Женя покрутил головой, взъерошил свои волосы и взял со стула пиджак. Но надевал его заторможенно, нехотя… Поразмыслил и объявил:

— Нет, Катя, иди одна. Не хочу я там появляться… там вечно эта компания, и мне не нравится, как они смотрят на нас. У тебя с собой денег нет? — Он полез в карман.

— Вот еще, свои есть. А если я угощаюсь на твои, значит они правильно смотрят! Жень, ну скажи просто: зачем я тебе? Нравлюсь, что ли?

— Не без этого, — мрачно сказал он и пошел на балкон, затянувшись не очень умело бабушкиной сигаретой.

— Наконец-то! — засмеялась Катя.

— Но развивать этот мотив мы не будем, я уже сказал! — раздалось с балкона.

— Да почему же, почему?! Вот глупенький философ мне попался…

Она влетела к нему на балкон, но он осадил ее вопросом:

— Смотри, мама твоя… С кем это она?

У газона внизу Катина мать говорила с угрюмым рослым парнем, одетым в кожанку и держащим в руке мотоциклетный шлем. Заметно было, что мать робеет и не может дать парню каких-то объяснений, которых тот домогался.