Драгоценность черного дракона (СИ)

И запах… одуряющий запах миндаля, лилий и тьмы — той, что с привкусом крови. Запахи Отца и Карающего. Сердце пронзает острая, на выдохе боль — и в этот момент огромные чёрные крылья статуи шевелятся, медленно распахиваясь во всю ширь. Словно чуть приподнимается искусно вытесанный в камне капюшон, словно сдвигается рука, указывая пальцем на потемневший до темно-фиалкового цвета алтарь.

Йер движется первым — как сломанная марионетка, рваными движениями шагая к Крылатому. Его руки дрожат — но он крепко удерживает охапку белоснежных лилий. Откуда только взял? Мужчина падает на колени снова, осторожно рассыпая цветы у подножия мерцающей статуи, отчего горло сводит судорогой. Это Он должен быть первым, но… сейчас он лишь проситель.

Ярко-белый свет льется из статуи в коленопреклоненного алькона, укутывая его в ослепительный кокон, вызывая на губах подобие горькой улыбки. И сейчас ему уже почти не страшно. Когда веки младшего алькона трепещут, медленно приподнимаясь и обнажая непроглядную черноту, Кинъярэ низко кланяется, стараясь не слишком сильно шевелить при этом свою ношу.

И не поднимает голову до тех пор, пока тонкая сильная рука не хватает его за волосы, заставляя задрать голову. На неподвижном лице палача змеится непривычно-снисходительная улыбка.

— Какое слабое тело… — сильный голос прокатывается эхом по залу, заставляя трепетать каждую клеточку сущности, — но хоть такое. Ты пришел, первый сын. Не раньше и не позже. Тогда, когда это было предназначено.

Он прикусил язык, чтобы не сказать все, что думает об этих ксаровых предназначениях, но, конечно, его услышали, больно дернув за волосы.

— Будь почтительнее к тому, чего не понимаешь, гордец. За то уже и пострадал.

— Мой Господин…

— Я знаю твою просьбу. Знаю все, что произошло и все, что ты хочешь мне сказать.

Бледная кисть мелькает перед носом, и Морт кивает на алтарь.

— Иди. И сделай то, что должно. Мы с Сестрой ждали слишком долго, чудовищно долго…

Один шаг. Растерзанные сапоги соскальзывают с ног. Второй. Падает плащ. Третий. Четвертый. Пятый.

Горячий камень алтаря пульсирует в такт его сердцу, когда он осторожно опускает на него свою ношу. Волосы распущены. Одежда с шелестом соскальзывает прочь, и он выпрямляется уже обнаженным, чтобы раздеть и свою алькону.

Карающий брат, временно обретший тело, шагает к ним, не сводя горящих тьмой глаз. Воздух в зале становится все тяжелее, и едва срываются с губ слова древних молитв.

С каждым словом его Отца тело наливается жаром, заставляя облизывать губы. Беспокойно бьется хвост и проступает темная чешуя. Раз за разом, мгновение за мгновением, пока он не начинает смотреть на мир глазами дракона Смерти. За спиной разворачиваются очертания темных крыл, укутывающих их обоих плащом, и с губ девушки под ним срывается тихий стон. Даже в «мертвом сне» она тянется к нему, стремясь закрепить связь, и сейчас он не смеет этому противиться.

Обнаженное гибкое тело под его руками — острые когти чертят ритуальные знаки — и на ней, и на нем. Сияющие струны, переливающиеся капли, алая бездна и тьма. Он сходит с ума от желания обладать и спасти, он кусается до крови, он обжигает своим дыханием холодные губы, стремясь согреть, он сплетает их тела, их души, их силы в одну…

Звенит одиноко натянутая струна, замирает сердце, переставая биться.

Ровно сто не случившихся ударов, чтобы её вернуть. Сто мгновений несмерти.

Гул в ушах, пульсирующий камень под кожей, рассыпавшийся прахом проклятый браслет подчинения — не выдержал такого напора изначальной магии!

— Не уходи, душа моя…

Он может попросить только раз. И он уже почти теряет надежду, когда алькона рядом распахивает сиреневые драконьи глаза без малейшего проблеска мысли — полные только такой же жаждой обладания, как и у него.

По телам ползет чешуя, вырываются рыки. Прикосновения не бережны, нет — сейчас они полны яростной безумной страсти, отчаянной надежды, горького страха потери. Они тонут друг в друге, они принадлежат друг другу.

— Моё!

— Твоё, — соглашаются в ответ, вбирая кожей их близость.

Сколько длилось это безумие — он не мог бы сказать, только в какой-то момент засияли пронзительным серебром плиты зала, словно отряхивая вековую пыль. Руки и щеку обожгло болью и зазмеились по видимой части кожи темно-синие узоры, переплетающиеся между собой.

Риаррэ без сил лежала на нем, склонив голову на плечо, и, кажется, просто засыпала.

— Соединяю! — разрезал волной магии резкий голос.

Тело Дьергрэ медленно опустилось на плиты.

— Я помог мальчишке… — донесся тихий шепот.

И присутствие божественной сущности исчезло.

Дальше им придется разбираться только самим.