И я выжидал, читая множество газет, которыми меня снабжали слуги дома Лаветт. Через эти забавные передовицы на меня выливалась все ложь и блеск столичных новостей. Особенно я зачитывался «Королевским глашатаем», пафосно рассказывающим о королевской семье.
Вскоре я не только знал по имени и титулу всех, кто составлял королевскую фамилию, но и изучал их лица с помощью современного изобретения — дагерротипических снимков.
Люди на них казались неестественными, даже уродливыми, фотокарточки не чета царственным и величественным портретам, в которые хотелось вглядываться до исступления, чтобы уловить настроение главного персонажа.
Но зато снимки были до мерзости беспристрастными, недосягаемыми, избавленными от лести портретиста.
Больше всего мне нравился её снимок. Её высочества Ниары Морихен. Будучи обездвиженной перед глазком деревянного ящичка, она умудрилась сохранить живость взгляда. Остальные же виделись мне рыбами, давно выброшенными на берег.
И я хотел получить новые документы в том числе и для того, чтобы обрести плоть и кровь. Перестать быть призраком, почившим под развалинами старого замка. Потому что тот, кто имеет имя, имеет право причинить боль.
— Ваши документы, милорд Рикон, — однажды после завтрака произнёс лорд Лаветт и дал знак слуге преподнести мне метрику и право на титул на серебряном подносе.
Я быстро развернул бумаги и бросил её на стол, едва ознакомившись.
— Забавное у вас чувство юмора, — сухо произнёс я. — Из всех фамилий вы выбрали эту. Вы же в курсе, кем был второй советник короля? Нуворишем, купившем дворянство на деньги своего отца. Купца в первом поколении и мясника во втором.
— Вы не будете вызывать подозрений, — начал было Лаветт. — И не мог же я причислить вас к своей фамилии или иной знатной в Сангратосе! Всех отпрысков древних родов здесь знают наперечёт.
Он оправдывался. То и дело брался за салфетку, смотрел на меня пристальнее обычного и старался выглядеть естественным, промакивая губы, хотя ещё не дотронулся до еды. Оливия же застыла статуей, сидя напротив и сжав приборы в руках, будто собралась защищаться.
У меня одного мелькнула мысль, что сейчас происходит что-то важное?
Впрочем, я и без того понимал, в чём дело: если бы лорд причислил меня к своей фамилии, не было бы никакой возможности женить безымянного пленника на племяннице. Это я уже проходил.
— На будущей неделе в «Шипастой розе» вдовствующая королева Клотильда даёт приём. И мы все приглашены, — пролепетала Оливия с молчаливого согласия своего дяди и посмотрела на меня так испуганно, будто оскорбила.
— Разумеется, мы будем там, — улыбнулся я ей вполне искренне.
Пора познакомиться с королевской семьёй поближе.
2
Прошло уже несколько недель после того, как я приступила к работе в третьем зале сокровищницы. Прошлая жизнь, где я недолго слыла невестой, теперь казалась дурным сном, кошмаром, от которого я очнулась, но настоящее тоже не было безоблачным.
Вне стен сокровищницы согласно этикету я появлялась только в траурном платье, не имела права посещать салоны или бывать в театре, разве что домой могла наведываться не чаще раза в две недели. Визиты были краткими, почти формальными, обычно мама с натужной улыбкой расспрашивала меня о житьё в сокровищнице, а отец повторял, чтобы я служила Двуликому как истинный представитель семейства Морихен.
Что это означало, никто не знал. Я стала чувствовать себя нежеланной в том доме, где провела много лет, и из которого с отрочества старалась вырваться в большой мир.
Теперь здесь меня никто не держал, но и столица не желала принимать. Я должна была следовать заведённому порядку: невеста, похоронившая жениха, должна быть безупречного поведения, это ещё хуже, чем вдова. К той хотя бы люди испытывали сочувствие.
— Всё изменится, — твердила Берта, видя, как я вздыхаю и хмурюсь после посещения дома.
— Всё уже изменилось, — ответствовала я.
И тем сильнее было моё удивление, когда из «Шипастой розы» поступило приглашение на приём, ежегодно устраиваемый королевой-матерью в честь весеннего солнцестояния.
— Тебе выпала честь за верную службу, — щебетала и сияла мама, когда сообщала радостную новость. Она была первой вестницей и старалась придать лицу строгое выражение, словно это событие являлось рядовым, и мне просто отдавали дань почтения, но на самом деле еле сдерживалась, чтобы не засиять от восторга и не захлопать в ладоши.
Отец кивал и радости своей не прятал.
— Да, но помни о приличиях. Все ждут от тебя уважения традициям, — напомнил он и снова посмотрел так, что мы поняли друг друга без лишних пояснений.
От несостоявшейся невесты ожидали, что она будет мирно сидеть в сторонке с великовозрастными сплетницами, чьи суставы поражены подагрой, но язык по-прежнему востёр.
И всё же в предвкушении бала, которым закончится приём, я испытывала такой душевный подъём, будто на нём непременно должно произойти что-то приятное.