Дракон проснулся (СИ)

Я перестала быть ледяной статуей, растаяла в пожаре, объявшем мой дом, который даже ничего не узнал. Дениел хотел быть нежным, но потом отбросил попытки и стал тем, кем всегда был. Пламенем, крылатым демоном, пожирающем всё на своём пути.

Я сгорала в его объятиях, и от стыда пылала тоже. Что он со мной делает? Как я могу быть такой грязной и беззастенчиво счастливой, через боль, кровь, слёзы и страсть, накрывшую меня крыльями Дракона?!

Я отдалась ему без тени сомнений, не думая о последствиях и грядущем позоре. Его больше не будет.

Ничего не будет после этой ночи, но сейчас я была женщиной, отданной на откуп могущественному существу. «Он будет у твоих ног, ты сможешь править миром», — шептал чужой женский голос, но я отвернулась от тени, и та растворилась в небытие.

— Не жалеешь? — спросил он на рассвете, когда склонился надо мной в последний раз. Наши взгляды, наконец, встретились.

— Нет, Дениел.

— А что скажешь мужу?

Черты его лица вдруг заострились, будто мертвец навис надо мной. Но я его не боялась, напротив, погладила по скуле и прошептала:

— Я никогда не выйду замуж, Дениел. Это не моя судьба. Я стану храмовницей. И мы больше не увидимся.

— Тогда спи, моя любовь, — он поцеловал в опухшие от страсти губы, но почти целомудренно. — Спи, пока я не разбужу тебя.

И погрузил меня в дивный сон, полный пения дивных птиц, равных которым нет на свете. А вдалеке шумело море, сверху смотрели звёзды. И никто меня не осуждал.

Я была счастлива. Я была среди своих.

4

— А у нас точно получится? — спрашивала Оливия, смотря на меня, как испуганная лань, взращённая в неволе, глядит на лес.

Он одновременно манит и в то же время пугает разнотравьем запахов и звуков. От него веет домом и опасностью, неведомой тем, кто прожил в клетке.

Лаветт уехал, увлеченной дамой — женой Огнепоклонника, такой же преданной Драконьему делу, как и её муж, готовый уложить в постель к чужаку и дочь, и супругу. Ради моей благосклонности.

Люди — странные создания.

Чего они ждали от меня? Перемен, которые согласно предсказанию, придут в мир с пробуждением Дракона в Сангратосе? Меня сделали знаменем, символом, предтечей Нового времени, я лишь позволил им это. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не мешало.

А мне они ещё и помогали. Трудность была во встречах с моими множившимися сторонниками, они приглашали меня в дом, на тайные собрания, во время которых я думал только о Ниаре. Сидел, нахмурившись и делая вид, что озабочен судьбами мира. Но мир велик, кому как не мне, прошедшему через огонь предательств и лживых уверений, понимать это?!

А я надеялся на маленькое, вполне человеческое счастье. Короткое, миг между двумя жизнями. Я проснулся окончательно, я был даже готов простить Геранту, если мой побег с Ниарой удастся. Мести это не отменяло, но несколько месяцев она могла подождать.

Побег должен был удастся, однако сначала надо заплатить выкуп. Такова древняя традиция, забытая ныне, но знакомая Драконам: хочешь получить то, что тебе не предназначалось, отдай равноценное. Обязательно то, что дорого.

Оливия не была мне дорога, но и не безразлична. С тех пор как я задумал увести Ниару на край света, я увидел в Оливии не просто безумную леди, стремящуюся удержаться на черте между реальностью и мечтами, вручёнными ей дядей, как флаг знаменосцу, но и маленькую испуганную птичку, кому бы летать, да крылья подрезали.

— А у нас точно получится? Может, ну это всё! — она обратила ко мне залитое слезами лицо.

Я обнял Оливию за плечи и увлёк в дом. Ещё не хватало, чтобы слуги видели истерику госпожи! Я не позволял её обижать даже за глаза, наказывая тех, кто смеялся над ней на кухне и в людской. Слуги дома боялись и ненавидели меня, но опускали глаза, когда видели, что я рядом.

— Я не смогу прятаться вечно! Что я там буду делать?

— Жить.

Мы поднялись в её комнату. Едва переступив порог, Оливия уткнулась мне в плечо и повисла на шее, плечи её вздрагивали, когда я гладил девицу по спине. В этой ласке не было ни капли страсти, только братская нежность.

Желание приласкать весь мир, сделать так, чтобы никому не было больно, потому что счастливые не хотят видеть изнанку мира.

Мысли о мести я гнал, как должник гонит кредиторов, умаляя прийти позже.

— Я не смогу жить на воле! Мне всегда говорили, что и когда делать, я привыкла слушаться, — бормотала Оливия, вцепившись в меня как в спасательную лодку, уцелевшую во время шторма. Кажется крепкой, значит, в ней точно можно выжить, а в одиночестве, влекомой волнами, — никак.

— Не совсем на воле, ты права, Оливия, ты искалечена, птица со сломанными и неправильно сросшимися крыльями. Послушай, я расскажу, что задумал, а ты сама реши, будет так или иначе.