Дракон Золотого Руна

– Жри, говорю. – Я ударом эспады разрубил пирог пополам. – Ешь, говорю! И пирожные тоже.

Кондитер, обливаясь слезами, стал давиться тестом. Старательно так пихал себе в рот, с желанием. Неужели я ошибся? М-дя…

– Хватит. А теперь берите этого голубя – и в подвал. Жену его тоже.

– За что!!! – взвыл толстячок.

– Еще не знаю, – подсказал я ему. – А если узнаю, то на костер пойдете. Хорст!

– Что прикажете, ваша милость? – Рядом мгновенно нарисовался обер-аудитор.

– Проведи дознание. Кто, зачем, откуда рекомендации – в общем, всё. Без насилия пока, но с пристрастием.

– Будет сделано! – Сухое личико Хорста Дьюля преисполнилось рвением. – А причина?

– На причастность к покушению на мою личность. Выполнять.

– Как изволите.

– Остальные – за мной… – Я отправился в свой кабинет. За мной, внутренне трепеща, потащились успевшие сбежаться соратники.

Ну да, согласен. Погорячился малость. Но в таком деле лучше перебдеть, чем недобдеть. Надо менять к чертовой матери всю систему охраны в замке. И вводить этих… как их там… дегустаторов еды, мать их за ногу.

Отчет соратников затянулся до позднего вечера. Особенно порадовали инженеры, в соавторстве с Пелегрини доведшие все-таки до ума бомбический единорог. Да и остальные старались. Хозяйство во владении оказалось в образцовом порядке. Но все охватить, естественно, не успел: так, самые вершки – основательно уже завтра займусь.

Доложился Хорст, с выводами о том, что толстячок-кондитер, скорее всего, никакими пакостными умыслами не обладал. Оказался действительно довольно известным в своей среде кондитером, причем его ко мне отправил и отрекомендовал сам бурмистр Антверпена. Самуил, исследовав стряпню несчастного, тоже не нашел каких-либо следов яда. Оных также не нашли и среди личных вещей кулинара. М-да… промашка вышла. Ну и ладно, накину серебрушку к жалованью – и пусть кашеварит дальше. Под присмотром, конечно…

Ну и пили, естественно. А как же без этого? Хозяин вернулся – радость-то какая! Но особенно разгуляться не получилось: прибыл гонец на взмыленной лошади и передал письмо от кардинала де Бургоня. Его высокопреосвященство полупросил-полуприказывал немедленно явиться к нему. И откуда только, зараза, узнал, что я прибыл? Ну что… похоже, пришло время расплачиваться за церковные милости. Да и ладно…

Но это уже завтра, а вернее, послезавтра – раньше я в Антверпен никак не попаду. А из него отправлюсь сразу в Гент, ибо категорически не успеваю.

Так и случилось. Второй день пребывания в баронии пролетел как минута. Я проникся положением хозяина и провел тщательную инспекцию всех служб. Ибо восторженные реляции – это одно, а личное впечатление – другое. Ну и навешал люлей за нерадение о господском хозяйстве. Но больше для проформы, так как людишки действительно старались.

Наконец принял работу от семейства ван Акенов. Это те самые, отпрыском которых является Иероним Босх.

Ян ван Акен, степенный длиннобородый старичок, по праву главы семейства лично презентовал росписи. Ну что я могу сказать? Круто до мурашек в спине! Художники так поиграли с тенями, что изображения казались реально живыми. Мало того, даже меня, в общем-то атеиста, роспись приводила в священный трепет и навевала религиозную восторженность. Но не везде: господскую спальню художники расписали довольно игриво – резвящиеся нимфы, пастушки и всякие разные сатиры, так что мысли в ней были далеки от религиозного трепета. Что весьма странно: живопись сейчас подобные вольности не допускает.

Над моим кабинетом работал как раз Ерун, так пока зовут будущего гения живописи – Иеронима Босха. Постарался так постарался малец. Что у него творится в голове – я не знаю, вряд ли все в порядке, но смотрится шикарно – сплошной «адъ и зубовный скрежетъ». Страшновато и торжественно – посетители вполне могут впасть в религиозный экстаз, совмещенный с непроизвольным опорожнением мочевого пузыря. А если добавить в комплект к внешним эффектам средневекового барона – самодура и злостного мракобеса, то вообще…

Кстати, очень похоже на знаменитый его триптих «Сад земных наслаждений». Но не совсем… Что вполне понятно: творческие личности – они такие, никогда не предугадаешь, что им в голову взбредет. К тому же, кажется, он сей шедевр гораздо позже наваял.

А вообще, я доволен. Очень. Поэтому расплатился щедро и ангажировал Еруна на роспись замковой часовни. Когда достроят оную. И на прочее – не успокоюсь, пока все мое хозяйство не оформит.

Затем удивил Фиораванти. Почтенный архитектор после презентации творчества, а именно почти законченных маяка и бастиона в бухте, преисполнился торжественности и попросил разрешения…

– Монсеньор… – поклону итальянца мог позавидовать любой придворный, – я намерен сообщить вам весьма радостную новость и просить благословления.

Мы находились в процессе испытания единорога, а вернее, в процессе поглощения запеченного барашка в перерыве между испытаниями, и я сразу не понял, чего хочет архитектор.

– Сообщайте, мэтр Пьетро.

– Превратности судьбы… – отчаянно смущаясь, начал ломбардец. – Превратности судьбы…

– Покороче, обер-инженер-лейтенант.