– Я узнала вас по описанию моей бедной Люси, но… – Тут она запнулась и покраснела.
Я тоже покраснел и этим невольным откликом на ее смущение как бы снял возникшую было неловкость. Я взял ее багаж – среди вещей была пишущая машинка – и, послав депешу экономке, чтобы она приготовила гостиную и спальню для миссис Харкер, повез свою гостью по Подземной железной дороге[73]
на вокзал на Фенчерч-стрит; там мы сели в поезд и отправились в Карфакс.Миссис Харкер, конечно, знала, что мы едем в психиатрическую лечебницу, но, когда мы вошли на территорию, не смогла скрыть волнения.
Она спросила, нельзя ли ей чуть позднее зайти ко мне в кабинет – поговорить. И вот я жду ее, делая запись в свой дневник на фонографе. Я еще не успел прочитать материалы, которые дал мне Ван Хелсинг, хотя они уже лежат на столе передо мной. Надо будет чем-то занять ее, чтобы прочитать их. Она не представляет себе, как дорого время и какая нам предстоит работа. Разумеется, нужно быть деликатным и не обидеть ее. А вот и она!
К моему удивлению, он был один, а на столе стоял аппарат, в котором я сразу, по описанию, узнала фонограф. Я никогда раньше его не видела и очень заинтересовалась.
– Надеюсь, не очень задержала вас, у дверей мне показалось, тут кто-то есть и вы с кем-то разговариваете.
– Нет, – улыбнулся он, – просто я делал записи в своем дневнике.
– Дневнике? – спросила я удивленно.
– Да, я записываю его на этом аппарате. – И он положил руку на фонограф.
Я была поражена:
– Да ведь это превосходит даже стенографию! А можно мне что-нибудь послушать?
– Конечно, – с готовностью ответил доктор и встал, чтобы включить аппарат, но вдруг замер в замешательстве. – Дело в том, – начал он неловко, – что на нем записан только мой дневник, а он целиком – или почти целиком – состоит из описаний историй болезни моих пациентов, поэтому как-то неудобно, то есть я имею в виду… – И смущенно замолчал.
Я попробовала вывести его из затруднительного положения:
– Вы помогали ухаживать за умирающей Люси. Позвольте мне послушать описание ее последних дней; я буду вам чрезвычайно благодарна. Люси очень, очень дорога мне.
К моему удивлению, он пришел в ужас:
– Рассказать вам о ее последних днях? Ни за что на свете!
– Но почему? – спросила я, и страшное предчувствие охватило меня.
Он молчал, очевидно подыскивая подходящую отговорку. Наконец пробормотал:
– Видите ли, я не могу найти в дневнике интересующее вас место. – Эта мысль ему явно понравилась, и он простодушно и совершенно иным тоном, с какой-то даже детской наивностью, воскликнул: – И это правда, честное слово! Ей-богу!
Я не могла сдержать улыбку, при виде которой он виновато потупил глаза и пробормотал:
– Да, я проговорился. Но поверьте, я вел этот дневник в течение нескольких месяцев, однако мне и в голову не приходило, каким образом в случае необходимости найти то или иное место.
Это окончательно убедило меня – наверняка дневник доктора, лечившего Люси, может существенно дополнить наши сведения о том ужасном Существе, и я пошла ва-банк:
– В таком случае, доктор Сьюворд, позвольте мне перепечатать ваш дневник на машинке.
Он побледнел как смерть и воскликнул:
– Нет! Нет! Нет! Ни за что на свете – вам лучше не знать эту ужасную историю!
Значит, все-таки была «ужасная история», моя интуиция меня не подвела! Я задумалась, размышляя, как быть, взгляд мой рассеянно скользил по комнате и вдруг упал на толстую пачку машинописных страниц на столе. Доктор перехватил мой взгляд и понял, о чем я думала.
– Вы не знаете меня, – поспешно зачастила я, – но, прочитав мой дневник и перепечатанный мною дневник моего мужа, вы поймете, что мне можно доверять. Я написала там все искренне, без утайки, но, разумеется, пока я не вправе рассчитывать на ваше доверие.
Конечно, он благородный человек, моя бедная Люси была права. Выдвинув большой ящик, в котором хранились сложенные по порядку полые металлические валики, покрытые темным воском, он сказал:
– Ну что ж, вы угадали: я не доверял вам, потому что не знал вас. Но теперь знаю, и мне жаль, что не знал прежде; Люси говорила вам обо мне, а мне – о вас. Позвольте мне искупить свое недоверие единственным доступным путем. Возьмите эти валики и прослушайте их – первые полдюжины не страшные, они относятся ко мне и позволят вам получше узнать меня. Я же пока прочитаю эти бумаги и попробую разобраться, что к чему. А за это время и ужин будет готов.
Доктор перенес фонограф в мою гостиную и наладил его, теперь я, наверное, познакомлюсь с другой стороной уже известной мне любовной истории – это, должно быть, интересно…