Дракула

В гробу лежала Люси, но такой она могла нам привидеться лишь в страшном сне: острые зубы, окровавленные, сладострастные губы, на которые без содрогания невозможно было смотреть, – мертвое, бездушное существо, дьявольская насмешка над чистотой и непорочностью Люси. Ван Хелсинг, со свойственной ему последовательностью, начал выкладывать содержимое своей сумки: паяльник, свинцовый припой, маленькую масляную лампу, дававшую ярко-синее пламя, хирургические инструменты и, наконец, круглый деревянный кол, толщиной два с половиной – три дюйма и длиной около трех футов, обожженный и заостренный с одного конца. Потом он вынул тяжелый молоток, который обычно в домашнем хозяйстве используют для дробления угля. На меня уже один только вид ланцетов и скальпелей действует вдохновляюще, Артура и Квинси они явно смутили, но оба сохраняли мужество, молчали и терпеливо ждали.

Закончив приготовления, Ван Хелсинг сказал:

– Объясню вам, что я собираюсь делать, следуя опыту древних и всех тех, кто изучал феномен «живых мертвецов». На этих несчастных лежит проклятие бессмертия – умереть они не могут и из века в век влачат жалкое существование, увеличивая число своих жертв и умножая зло в мире, ибо все, кто умирает как их жертвы, сами становятся «живыми мертвецами» и, в свою очередь, плодят себе подобных. Таким образом, круг постоянно расширяется, подобно кругам на воде от брошенного камня. Друг Артур, если бы Люси тебя поцеловала, помнишь, тогда, перед смертью, или вчера ночью, когда ты хотел обнять ее, то со временем, после своей кончины, и ты бы стал, как говорят в Восточной Европе, носферату[71] и пополнил бы собою число «живых мертвецов», наводящих на нас такой ужас. Эта милая несчастная леди еще только в самом начале своего страшного пути. Детям, кровь которых высасывала эта «фея», теперь не грозит опасность, но, если бы ее бессмертное существование продлилось, они были бы обречены: она возымела над ними особую власть, и они бы сами к ней приходили до тех пор, пока она бы окончательно их не обескровила. Но если она умрет по-настоящему, все прекратится: ранки затянутся, дети вернутся к своим играм и забудут о том, что с ними происходило. Но самое главное – освободится душа бедной Люси. Вместо того чтобы творить по ночам зло и все глубже погрязать в адской пучине днем, усваивая свою страшную добычу, она сможет занять свое место среди ангелов. Так что, мой друг, рука, которая нанесет ей удар освобождения, будет благословенной для нее. Я готов это сделать. Но, возможно, есть кое-кто, у кого на это больше прав? Не радостно ли будет потом, в ночной тиши думать: «Это моя рука спасла ее, ведь я больше всех любил ее, и эту руку она выбрала бы сама, если б могла выбирать». Скажите мне, есть ли такой среди нас?

Мы все смотрели на Артура. Он, как и мы, понял бесконечную доброту Ван Хелсинга, дававшего ему возможность восстановить для нас святость памяти Люси, и, выступив вперед, сказал смело, хотя руки его дрожали, а лицо было белым как снег:

– Мой верный друг, благодарю вас от всего своего разбитого сердца. Скажите мне, что нужно сделать, и я не дрогну.

Ван Хелсинг положил ему руку на плечо:

– Молодец! Немного мужества – это все, что от тебя требуется. Нужно вбить этот кол ей в сердце. Предупреждаю, это мучительное, но недолгое испытание, потом облегчение и радость превзойдут боль и страдание, ты выйдешь отсюда с легкой душой. Но, начав, ты не должен отступать. Думай лишь о том, что мы, твои верные друзья, рядом и молимся за тебя.

– Хорошо, – хрипло ответил Артур. – Говорите, что делать.

– Возьми кол в левую руку, а молоток – в правую. Когда мы начнем читать заупокойную молитву – я принес молитвенник, – бей, во имя Бога, чтобы покойной, которую мы любим, стало хорошо.

Артур взял кол и молоток, а уж если он решился, то рука у него не дрогнет. Ван Хелсинг, открыв молитвенник, начал читать молитву, мы с Квинси, как могли, вторили ему. Артур приставил деревянное острие к сердцу и ударил изо всей силы.

Существо в гробу стало корчиться, и ужасный, леденящий душу вопль сорвался с красных губ. Тело тряслось и дрожало, извивалось в неистовых конвульсиях, лязгали острые белые зубы, прокусывая губы, рот был в кровавой пене. Но Артур не дрогнул. Похожий на Тора, он твердой рукой все глубже и глубже загонял свой благотворный кол в сердце, из которого фонтаном била кровь. Он был очень сосредоточен, лицо его излучало сознание высокого долга, это вселяло мужество в нас, и голоса наши звенели под сводами склепа.

Судороги явно слабели, перестали стучать зубы, разгладилось лицо… Тело покойной наконец успокоилось. Ужасный труд был закончен.