Дракула

— Почему не теперь? — спросил я. — Это могло бы оказаться полезным — возможно, мы пришли бы к какому-нибудь решению.

Ван Хелсинг взглянул на меня и сказал:

— Друг мой Джон, бывает так, что зерно созревает, но еще не поспело — молоко матери-земли уже есть в нем, а солнце еще не окрасило его в золотой цвет, крестьянин срывает колос, трет его меж ладоней, сдувает мякину и говорит тебе: «Взгляни, вот хорошее зерно, в свое время оно даст хороший урожай».

Я не уловил, к чему он клонит. Тогда профессор шутливо дернул меня за ухо, как когда-то давным-давно на занятиях, и добавил:

— Хороший крестьянин говорит это, когда знает уже наверняка, не раньше. Но он не станет выкапывать пшеницу — посмотреть, растет ли она; так делают лишь дети, играющие в крестьян, но не настоящие крестьяне, для которых это дело жизни. Теперь понимаешь, друг Джон? Я посеял свое зерно, теперь дело за Природой: оно должно прорасти, тогда есть надежда; я жду, когда колос набухнет. — Он помолчал и, только убедившись, что я наконец понял, продолжил: — Ты всегда был очень добросовестным студентом, тщательнее других вел истории болезней. Тогда ты был лишь студент, ныне уже сам учитель, но, думаю, хорошие привычки сохраняются. Помни, мой друг, знание сильнее памяти, и не следует полагаться на то, что слабее. Но если даже ты не сохранил полезный навык, обращаю твое внимание на то, что случай нашей дорогой мисс, возможно — заметь, я говорю: возможно! — представляет для нас, и не только для нас, такой интерес, что, брошенный на чашу весов, перетянет все прочие болезни. Поэтому хорошенько все записывай. Важно все, любая мелочь, записывай даже свои сомнения и догадки. Потом проверишь, насколько был прав. Нас учит не успех, а неудачи!

Я описал ему симптомы болезни Люси — те же, что прежде, но более выраженные. Он выслушал внимательно и серьезно, но ничего не сказал.

Ван Хелсинг привез с собой сумку с инструментами и лекарствами — «ужасные атрибуты нашей благородной профессии», так он когда-то в одной из лекций назвал снаряжение практикующего медика.

Когда мы пришли, нас встретила миссис Вестенра, встревоженная, но не в такой степени, как я ожидал. Видно, так уж распорядилась милосердная Природа, что даже смерть несет с собой противоядие от собственных ужасов. В данном случае, когда любое волнение могло оказаться для миссис Вестенра роковым, срабатывал некий защитный инстинкт, и все, не затрагивающее ее непосредственно, — даже перемена в состоянии здоровья любимой дочери — как бы не совсем доходило до нее. Если это и эгоизм, не следует спешить осуждать его — причины могут крыться значительно глубже, чем это ведомо нам. Учитывая душевное состояние бедной женщины, я еще раньше договорился с нею, что она не будет подолгу сидеть около Люси или думать о ее болезни больше, чем этого требует необходимость. Она легко согласилась, так легко, что я вновь увидел в этом руку Природы, борющейся за жизнь.

Нас с Ван Хелсингом провели в комнату Люси. Если вчера ее вид поразил меня, то сегодня просто привел в ужас. Девушка была бела как мел; краска сошла даже с ee губ и десен, щеки ввалились, резко проступили скулы, мучительно смотреть и слушать, с каким трудом она дышит. Лицо Ван Хелсинга застыло, как гипсовая маска, брови сошлись на переносице. Люси лежала неподвижно, судя по всему не в силах говорить. Мы постояли молча, потом Ван Хелсинг кивнул мне, мы потихоньку вышли из комнаты, быстро прошли по коридору в соседнюю, и он, плотно закрыв дверь, сказал:

— Боже мой, какой ужас! Нельзя терять ни минуты. Она умрет от недостатка крови, необходимой для поддержания нормальной работы сердца. Нужно немедленное переливание крови. Кто из нас — ты или я?

— Я моложе и здоровее, профессор. Конечно я.

— Тогда готовься. Я возьму сумку с инструментами.

Я спустился с ним вниз. В это время раздался стук в дверь. Мы как раз были в передней, когда служанка открыла.

Стремительно вошел Артур. Он бросился ко мне и взволнованно зашептал:

— Джек, я так беспокоился. Читал между строк твоего письма и просто сходил с ума. Отцу стало лучше, поэтому я примчался сюда, чтобы увидеть все своими глазами. Этот джентльмен — профессор Ван Хелсинг? Я так благодарен вам, сэр, за ваш приезд.

Поначалу профессор был недоволен — в такой момент ему помешали, но, взглянув повнимательнее, оценил крепкое сложение Артура, буквально излучавшего здоровье, и, пожимая ему руку, сказал:

— Сэр, вы приехали вовремя! Вы — жених нашей дорогой мисс? Ей очень, очень плохо. Нет, дорогой мой, вот этого не надо, — заметил он, увидев, что Артур внезапно побледнел и чуть не в обмороке упал в кресло. — Вы должны помочь ей. И можете сделать больше, чем кто-либо иной. А тут требуется как раз мужество.

— Что я могу сделать? — глухим голосом произнес Артур. — Скажите, я сделаю все. Моя жизнь принадлежит ей. Я отдал бы за нее всю свою кровь до последней капли.

Профессор всегда отличался хорошим чувством юмора, оно не изменило ему даже в этой ситуации:

— Мой юный сэр, так много я от вас не потребую! Последнюю каплю можете оставить себе!