Сцена представляет место под пальмами, близ монастыря, где
Храмовник поджидает Натана.
Храмовник (в смятении ходит взад и вперед; потом вскрикивает) Стой, жертвенная тварь! Передохни! Довольно уж! Не стану я, не стану Доискиваться, что во мне творится; Загадывать не стану и вперед. И убежал напрасно я, напрасно. А что ж, как не бежать, мне оставалось? Ну все равно: что будет, то и будет! Удар был слишком быстр, чтоб от него Успел я увернуться, а его Так долго избегал. Ее увидеть, К чему так мало я стремился раньше, Ее увидеть и теперь решиться Всю жизнь глядеть?.. Решиться! Но решенье Есть умысел, есть действие; а я Я лишь игрушкой был. Ее увидеть Не значит ли почувствовать, что сразу Душа твоя слилась с ее душой? Да, это было так – и остается. Жить без нее теперь уж для меня Немыслимо; жизнь без нее была бы Мне смертью – даже там, где после смерти Дано мне быть – и то мне было б смертью. Любовь?.. Ну да, любовь! Храмовник любит. Еврейку христианин любит… Гм! Хотя б и так!.. В земле обетованной (Хвала и слава ей) уже от многих Обетов суеверных я отрекся. И что мне орден мой? Ведь как храмовник Я умер для него с того мгновенья, Как в плен попал. И эта голова, Подарок Саладина, та же разве? Нет, новая. Что в прежнюю вбивали, Чем прежняя начинена – ведь этой Неведомо совсем. И эта лучше: Под отчим небом ей куда привольней! Я чувствую, что в этой голове Такие же теперь родятся мысли, Какие здесь и у отца наверно Рождались, если только про него Не сказки мне наврали. Сказки! Но Они правдоподобны; никогда Они правдоподобней не казались, Чем в этот миг, когда пришлось мне только Споткнуться там, где мой отец упал. Упал? Со взрослыми достойней падать, Чем на ногах с младенцами держаться. Его пример – его же одобренье. А чье ж еще мне одобренье нужно? Натана? О! Натан меня не только Одобрит – ободрит. Что за еврей! И все-таки жидом казаться хочет! Да вот и он; спешит, лицо сияет. С иным лицом никто от Саладина Еще не выходил! Эй! Эй! Натан!