Драмы больше нет

Ромка стоял, привалившись к дверному косяку, наблюдал, слушал и усмехался. Молча. Я так поняла, что никого из его команды, в гостиной не было. Когда охранник прошёл мимо него с моим чемоданом, Федотов голову повернул, увидел меня и от стены отошёл. А мне сразу сказал:

– Пойдём, мы уезжаем.

Я всё ещё медлила, я всё ещё ждала. Ромка смотрел на меня с сожалением. Потом негромко проговорил:

– Никто не придёт, Настя.

На глаза наворачивались предательские слёзы, но я заставила себя улыбнуться. Кивнула, решившись в один момент, и направилась к двери. Меня раздирали эмоции. Всё происходящее казалось невероятно несправедливым.

Из машины я позвонила маме. Не знаю зачем, волновать её не хотелось, но выговориться было необходимо. А Ромка он только усугублял моё паршивое настроение своими неуклюжими попытками меня успокоить и какими-то нелепыми обещаниями райской жизни.

А вот мама сразу сказала:

– Плюнь. Знаю, что трудно, знаю, что обидно, но возьми и плюнь. Тебя в очередной раз предали. Какой смысл из-за этих людей слёзы лить?

– Я просто не думала… не могла подумать, что виноватой попытаются выставить меня, – горестно проговорила я. Чувствовала Ромкин внимательный взгляд, но упрямо смотрела в окно, разговаривая с мамой.

– А кого ещё? – удивилась мама. – Они семья.

– А я?

– Ты тоже семья, Настя. Но только ты край, который можно, при необходимости, отломить и выкинуть.

– Это несправедливо, – вздохнула я.

– А кто спорит? – Ромка забрал из моей руки телефон, когда я закончила разговор. Кивнул, соглашаясь. – Несправедливо. А с несправедливостью надо бороться.

Я кинула на Федотова предостерегающий взгляд.

– Я ни с кем воевать не собираюсь, Рома.

– Тебе и не надо. Но если они думают, что я молча умоюсь… Зря они на это рассчитывают. Выставить тебя и меня главными врагами семейных ценностей Кауто, я не позволю.

Я откинулась на сидении, с тоской смотрела на пейзаж за окном автомобиля.

В Палашкино было тихо. Мы приехали, когда уже стемнело, на деревенских улицах горело всего несколько фонарей, большинство домов с темными окнами, будто люди уже успели лечь спать, хотя на часах всего десять вечера. Тишина, спокойствие, только собаки временами начинали лаять то за одним забором, то за другим. Что-то их тревожило.

– Лисы бегают, – пояснил мне Федотов.

А я про себя удивилась. Лисы? Настоящие?

Хотя, вокруг сосновый лес, бескрайние поля. Здесь вполне могут жить лисы… и ещё кто-нибудь.

– Вот мы и дома, – сказал Ромка, когда мы вошли в дом. Он включил свет, а я остановилась посреди небольшого холла. Не оглядывалась, просто стояла и пыталась проникнуться его словами. Наш с ним дом.

Вот только кроме беспокойства и тревоги ничего не чувствовала. Тревога не относилась ни к самому дому, ни к Федотову. Жизнь сделала такой резкий разворот, к которому я не оказалась готова, и я всё не находила в себе сил, да и особого желания принять случившиеся перемены. Но моё мнение оказалось не важно.

– Настя. – Ромка обнял меня со спины. Навалился, прижал к себе, я почувствовала его горячее дыхание на затылке. – Скажи, что ты хоть немного рада.

– Чему мне радоваться? – удивилась я.

– Например, тому, что мы здесь, с тобой, вдвоем.

Я аккуратно освободилась от медвежьих объятий Федотова, скинула туфли с ног и босая прошла в комнату. А ему сказала:

– Мы могли порадоваться этому гораздо раньше. Если бы не твои слепые амбиции.

Разве я не сказала ему правду? Разве это не был справедливый упрек? Ромка же счел, что я придираюсь. Даже обиженно глянул. Прошёл, следом за мной, вздыхал в раздражении где-то там, у меня за спиной. Потом сказал, явно стараясь сгладить острые углы:

– Да, наверное, я не всегда бываю прав.

– Ещё бы.

– И тебе нравится мне об этом каждый раз говорить.

– Не нравится, Рома. Просто иногда нам с тобой говорить больше не о чем. И чем больше времени проходит, тем яснее я это понимаю.

Он помолчал, обдумывал, после чего заметил:

– Можно всё изменить.

Я посмотрела на Федотова, кивнула.

– Можно. Но для этого нужно принимать совместные решения, а не так, как привык ты – самолично. Приказания отдавать.

– Я отдаю тебе приказания?

Я на него посмотрела, Федотов едва заметно ухмылялся. А я кивнула.

– Да.

– То есть, я совершенно испорченный тип? Невыносимый?

– Не смешно, между прочим, – проговорила я в сторону.

– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, Настя. Я очень стараюсь, я всё делаю.

– А что ты делаешь? – удивилась я.

Ромка удивился в ответ, даже руками развел, он искренне недоумевал.

– Всё. Я о тебе забочусь, я никогда ни в чем тебе не отказываю, вот дом построил. Для тебя же.

– Рома, а ты никогда не пробовал спросить прежде, чем что-то сделать? Прежде чем дома строить, отправлять меня на курорты и присылать деньги на карту? Ты бы взял и спросил: а что меня счастливой сделает?

Федотов помрачнел, выглядел откровенно недовольным. Глухо поинтересовался:

– И что тебя сделает счастливой, дорогая?

– Не надо такого тона, – попросила я. – Я не пытаюсь с тобой ругаться.

– Хорошо, – кивнул он. И повторил: – Что я делаю не так?

Я вздохнула. Ромка разозлился.