Дрейфующая станция «Зет». Караван в Ваккарес

Позднее мы узнали, что механикам пришлось разлить у воздухозаборника несколько бутылок эфира, чтобы машина наконец заработала. С минуту или две дизель ревел и срывался, а воздух оставался все таким же отравленным, потом, сперва чуть различимо, а там все живее и живее клубы дыма, освещаемые единственной включенной в центральном посту лампочкой, нехотя поползли к переходу над реакторным отсеком. Bскоре дизель уже вовсю сосал зараженный воздух, дым, редея, заклубился в углах центрального поста, а из кают–компании по переходу, постепенно светлея, повалили все новые и новые облака, вытесняемые поступающим из носового отсека чистым воздухом.

А ещё через несколько минут чудо стало явью. Дизель, получающий все больше и больше кислорода, заработал мощно и ровно, откачивая из центрального поста ядовитый дым, а на смену ему из носовой части корабля поступал реденький серый туман, который уже нельзя было назвать дымом. С этим туманом продолжал поступать и воздух, насыщенный углекислотой воздух, в котором концентрация углекислоты и окиси углерода приближалась к нулю. Так, по крайней мере, нам казалось. Как подействовал этот воздух на экипаж трудно было поверить. Казалось, маг и чародей прошествовал по кораблю и к каждому прикоснулся своей волшебной палочкой.

Люди, находившиеся в глубоком обмороке, люди, которым до смерти оставалось всего каких–то полтора часа, вдруг начали шевелиться, открывать глаза, больные, изможденные, замученные болью и тошнотой люди, только что в отчаянии лежавшие или сидевшие на палубе, распрямлялись, даже вставали, на их лицах появлялось выражение недоверия и комичного изумления, когда, хватая жадным ртом очередную порцию воздуха, они вдыхали не ядовитую для легких смесь, а свежий, вполне пригодный для дыхания воздух. Люди, уже готовившиеся к смерти, теперь недоумевали, как вообще им могли прийти в голову такие мрачные мысли. Наверняка, по всем экологическим нормам, ту смесь, которой мы сейчас взахлеб дышали, нельзя, было назвать пригодной для дыхания, но для нас это было чище и слаще зимнего горного ветерка.

Свенсон внимательно вгляделся в шкалу прибора, измеряющего давление воздуха на корабле. Стрелка медленно опустилась до пятнадцати фунтов, что считалось здесь нормой, но потом пошла ещё ниже. Коммандер приказал добавить сжатого воздуха, и когда стрелка опять вернулась к норме, дал распоряжение выключить дизель и воздушные компрессоры.

– Коммандер Свенсон, сказал я. – Когда будет рассматриваться вопрос о присвоении вам звания адмирала, готов по первой же просьбе дать вам наилучшие рекомендации.

– Спасибо, – улыбнулся он. – Нам просто повезло.

Разумеется, нам повезло. Людям, которые плавают со Свенсоном, всегда будет сопутствовать удача. Вскоре мы услышали шум насосов и двигателей: Картрайт начал медленно возвращать к жизни ядерную установку. Все на корабле знали, что запустить реактор удастся только, если в аккумуляторах сохранилось достаточно электроэнергии, но вот что странно: никто, похоже, и не сомневался, что Картрайт с этим справится. Видимо, слишком многое нам пришлось пережить, чтобы хоть на миг усомниться в успехе.

Никаких сбоев и не произошло. Ровно в восемь утра Картраит доложил по телефону, что пар в турбины подан и «Дельфин» снова обрел способность к передвижению. Я был рад это слышать.

Три часа мы продвигались вперед на малой скорости, пока кондиционеры на полной мощности усердно трудились, до конца очищая воздух на лодке. Затем Свенсон постепенно разогнал корабль до половины нормальной крейсерской скорости, что, по расчетам старшего офицера реакторной группы, обеспечивало нам полную безопасность. Дело в том, что по техническим причинам должны были работать все имеющиеся на лодке турбины, а Картрайт опасался сильно раскручивать ту, которая осталась без теплоизоляции.

Приходилось задерживаться подо льдом, но капитан по системе оповещения разъяснил, что если граница ледового поля осталась там, где была, – а её положение вряд ли могло измениться больше, чем на пару миль, – мы выйдем в открытое море уже к четырем часам следующего утра.

К четырем часам пополудни работающим посменно членам экипажа удалось наконец очистить механический отсек от накопившегося там за прошлую ночь хлама и застывшей углекислотной пены. После этого Свенсон ограничил число вахтенных до минимума и позволил тем, без кого пока что можно было обойтись, спать сколько душе угодно. Теперь, когда воодушевление от одержанной победы схлынуло, когда, ушла неудержимая радость от того, что нам больше не надо, задыхаясь в агонии, ждать страшного конца в насквозь промерзшей железной гробнице, наступила неизбежная реакция, сокрушительная по силе и размаху.

Долгие бессонные ночи, оставшиеся позади, часы каторжного, на пределе сил, труда в металлических джунглях машинного отделения, беспрерывно терзавшая каждого из нас мысль, удастся ли ему остаться в живых, – все это привело к тому, что запасы нервной и физической энергии моряков были исчерпаны и они чувствовали себя, как никогда, усталыми и опустошенными.