Дрёма

Полковник явно нервничал. Вчера вечером он докладывал об инциденте в 96-м полку. Пытался представить его так, чтобы там наверху поняли: у старшего лейтенанта нервный срыв.

– Натура у него поэтическая, ранимая.

– Полковник, Виктор Фёдорович, мы с вами не на консилиуме – на войне. А на войне, как известно, свои законы. Сегодня один, не раненный, не искалеченный, абсолютно невредимый и внешне здоровый офицер переведён в тыл. И почему? Закапризничал: видите ли, он не хочет убивать. А завтра за ним дивизиями выстраиваться начнут и объявлять себя ранимыми поэтами. С кем приказы выполнять будем? Я слышал в полку шатание?

– М-м.

– Вот видите, затрудняетесь ответить. Мы с вами офицеры, командиры и за нами Родина, Виктор Фёдорович, мы должны защищать её, не задумываясь о морали и человеколюбии. А ля гер, ком а ля гер, – в трубке хмыкнули, – так, кажется, по-французски.

– Так-то оно так, но…

– Не забывайте: вся ответственность ляжет на вас – вы уполномоченный председатель комиссии, так сказать. Или вы тоже отказываетесь исполнять приказы на войне?..

– Никак нет!

– Вот мы и договорились, Виктор Фёдорович. Встряхните полк как следует. Кончайте там побыстрее и в штаб.

Полковник ещё раз хмуро оглядел ровные ряды сидящих офицеров и остановился на затылке стоящего перед ним щуплого старшего лейтенанта. Он не знал, как ему относится к этому бунтарю. В душе он хотел послать его ко всем чертям. Обозвать подонком, объявить сумасшедшим. Выпороть его по-отцовски, скорее, для острастки и направить куда следует: пускай доктора расхлёбывают, псих он или симулянт, каких свет не видывал. Им же нужно свой хлеб как-то оправдывать.

Ничто в старлее не выдавало волнения, будто всё происходящее его не касалось. Взгляд миролюбиво смотрел куда-то вдаль, сквозь стену палатки. А когда обращался к людям, то словно хотел произнести: что ж вы со мной делаете. Многих это спокойствие раздражало. Полковник не преминул заметить, дай им волю – измордуют. Что же, я предоставлю вам право решать, – злорадно подумал полковник, – с меня хватит – расхлёбывайте сами.

Перед этим полковник сам лично, без свидетелей, допрашивал «бунтаря». Какой же он сумасшедший – нормально соображающий, адекватный человек. Беззлобный, открытый, такой не станет таиться в тёмной подворотне, дрожа от предвкушения и переполняющих его страстей. Смотрит прямо, отвечает чётко, как человек с выстраданным мировоззрением. Я бы пошёл с таким в разведку, кроме одного но: «Я не буду исполнять приказ убивать людей. И тем более не буду приказывать другим». И это «но» в условиях войны… А будь она трижды проклята эта война! И что я делаю здесь и все эти люди… Так, стоп, Виктор Фёдорович, это точно какой-то массовый психоз. Выходит там «наверху» правы с этим своим «алягером». Шутники, мать их так! Ну чего тут сложного?! Вчера ты, не задумываясь особенно, подписывал сотни подобных дел.

Сотни, и одно. Это.

Те сотни дел, там всё понятно: где трусость, где подлость, где расчётливый хитрый враг, где низость и ничтожество. Полковник не испытывал угрызений совести, он исполнял приказы и действовал в соответствии с должностными обязанностями, инструкциями и, если хотите, долгом. Слово патриотизм и звучание «славянки» вызывали в душе Виктора Федоровича живой трепет. И было ещё что-то, что давало ему право уверенно подписывать дела и приказы – положение. Этакий страусиный закон, взлелеянный самой системой: я выше и значит я прав – заклюю или признай моё законное право.

С этим худосочным старшим лейтенантом всё наоборот, всё шиворот-навыворот. Из его уст «Я отказываюсь убивать» звучит, не как мнение, и не как обыкновенная звуковая волна – физика на уровне средней школы. Так говорят сильные мира сего, люди, обладающие реальной властью. Они не сомневаются: каждое их слово – закон, обязательный к исполнению. Всеми! И для себя исключения они тоже не делают. О таких, пускай он будет трижды тиран, говорят с уважением и пониманием: «Так надо – люди лукавы и лицемерны». Этот старший лейтенант, конечно же гвоздь, но не тот о котором говорят: «Гвоздь в заднице», – он тот гвоздь, на который вешают потом святую реликвию на стену.

– Я убью. Вы убьёте. Нас убьют… И что, воцарится мир в душах людей? В душах убийц? Какую бы благородную цель они не преследовали при этом.