Древняя Греция. Рассказы о повседневной жизни

Воображение перенесло его и к другому, еще более важному дню его жизни, когда он сделался гражданином своего государства, которым всегда так гордился. На собрании односельчан состоялась запись молодых людей, достигших 18 лет, в граждане дема, вследствие чего они становились уже и гражданами государства. Так как афинское народное собрание не могло заниматься рассмотрением всех дел, имеющих чисто местное, а не общегосударственное значение, как напр., об отдаче в аренду какого-нибудь участка общественной земли, об устройстве местного праздника, о возведении какой-нибудь постройки и т.п., то все эти дела были переданы на решение местных сходов. Собрания в демах были в малом виде копией с афинского народного собрания. В своих решениях демы имели большую независимость и управлялись выборными людьми. Всякий гражданин обязательно принадлежал к какому-нибудь дему, к которому был приписан его отец. Быть демотом, т.е. членом дема, было равносильно тому, что быть гражданином. По спискам демов составлялись списки лиц, имеющих право посещать народные собрания, производилась запись в ополчение и т.п. Припомнилось Эвксифею, как после записи его в список дема старые демоты провожали вновь записанных в Афины для принесения ими присяги в храме Аглавры[52]. Какой у всех праздничный вид! Сколько торжественности и гордости на этих хорошо знакомых лицах! И он твердым голосом с юношеским сознанием всей важности этой минуты произносит памятные слова гражданской присяги[53]

. Сколько раз приходилось ему слыхать повторение слов этой присяги и от полководцев во время походов, и от ораторов в народном собрании и судах, когда напоминали о гражданском долге!

Заходящее солнце заливало багряным светом вершины Гиметта, когда Эвксифей подъехал к своему деревенскому домику, и едва он успел пройти во внутреннюю его часть, помолиться Зевсу, хранителю домашнего очага, как наступила уже ночь.

II

На следующий день, едва занимался рассвет, когда Эвксифей вышел из своего дома.

Деревня уже подымалась, чтобы побольше наработать до наступления самой жары. Десятка три маленьких изб, разбросанных самым прихотливым образом, составляли всю деревню. Всякий тут строился так, как ему было удобнее. Дома даже и в больших городах вообще очень просты, потому что жизнь проходит главным образом на улице, а в деревне и некому заботиться о пышности, разве только какой-нибудь аристократ, ненавидя шум и беспокойство городской жизни или недовольный порядком народного правления, поселится в деревенской тиши и тут отстроит себе дом попышнее. Обыкновенно же в крестьянских домиках по обе стороны от входа помещаются стойла для скота, а прямо из сеней главная комната с печью посредине и очагом в глубине. В бедных домах эта комната служит и кухней, и спальней, в более зажиточных позади нее еще рабочая комната и спальни по обе стороны. Позади большинства домов видны сады с виноградом, смоковницами и маслинами.

Вот в одной избе отворяется скрипучая дверь, и выходит женщина, неся на голове опрокинутый боком довольно большой кувшин. Она идет за водой к ближайшему источнику. Рабыня это или свободная женщина, трудно сказать по виду, потому что и те, и другие во внешнем наряде мало чем отличались, а рабов имели даже и в бедных домах. Вот мужчина в простой рубахе без рукавов, какую надевают работники, гонит волов на полевые работы. Чем дальше, тем больше народу появляется на улице. Там пастух гонит овец, там едет телега с разной кладью – с деревенскими продуктами в Афины на рынок. Тут есть и сыр в плетенках, и корзины со смоквами, разные овощи, битая дичь, мед в глиняной амфоре, которым так славились горы Гиметта, рыба – словом, все, чем деревня снабжает большие города. В городе то и дело слышатся выкрикивания торговцев: «Угольев! Уксуса! Масла!» и т.п.

В деревне не слышно этого, потому что всякий старается все заготовить своими средствами. Дома готовят и грубую незамысловатую одежду, и всякие предметы домашнего обихода; только в крайнем случае закупают в городе на рынке, куда свозятся товары со всех концов… Пропитание себе всякий старается получить от своего же участка земли. Правда, при скудости каменистой почвы Аттики своего хлеба слишком недостаточно, и больше приходится пользоваться привозным. Привозили его с Эвбеи, из Сицилии, из Египта, а главным образом – из нынешней Южной России. И на обратном пути из Афин крестьянин постарается захватить 2—3 корзины зернового хлеба. Вот тянутся по дороге возы с бревнами и глыбами мрамора из гор Гиметта, очевидно, для каких-то построек в Афинах.

Вот тащится мул с перекинутыми на обе стороны мехами с вином. А там в экипаже выезжает чуть ли не целое семейство. Все как-то особенно по-праздничному разряжены, и из тележки раздается громкое блеяние барана. Едут в город принести скромную жертву олимпийским богам; надо поспеть до полудня, потому что небесные боги принимают жертвы от смертных только утром; другое дело подземные боги – тем полагается жертва вечером.