Древний Китай. Том 2: Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.)

Как легко заметить, набор нововведений в рамках каждой из реформ, за немногими исключениями, был достаточно однообразен: сокращались налоги, прощались долги, заботились о вдовых и сирых, бедных и старых, стремились воздать всем по справедливости и каждому по заслугам. Дважды реформаторы (Гуань Чжун и Цзы Чань) предпринимали административную реформу, сводя дело прежде всего к созданию низовых ячеек-пятидворок (военных в первом случае и крестьянских во втором). Дважды предпринимались попытки создать кодекс наказаний. Обращалось внимание на раздачи, на создание запасов и военное усиление царства. И самое главное — все реформы подавались под знаком сохранения добродетели, заботы о порядке и гармонии. Это была константа, рожденная еще в начале Чжоу под знаком теории о небесном мандате с его этическим детерминантом дэ и многократно усиленная идеологической революцией, смысл которой сводился к созданию четко осознанной всеми в Поднебесной нерушимой системы ценностей (крепкое государство и справедливая администрация мудрых — это залог гармонии, порядка и процветания в стране).

Нет сомнения, что многое из того, что содержится в сообщениях о реформах в наших источниках, было связано с этой системой идеологических и этических ценностей и, возможно, частично приукрашено задним числом. Но как бы то ни было, реформы все же проводились и приносили свои результаты. Принимая это во внимание, мы вправе проанализировать весь цикл реформ как таковых и, главное, связать их с некоторыми иными сообщениями (о налогах и о богачах, например) в нечто цельное, имеющее определенную динамику эволюции.

Смысл и цели реформ

Как уже отмечалось, описанные выше реформы прежде всего имели ярко выраженный антифеодальный характер, поскольку ставили своей целью укрепление централизованной администрации. За исключением реформ, связанных с установлением в VI в. до н. э. в царстве Лy правления трех кланов и созданием сначала трех, а затем двух армий, находившихся под их властью, нам неизвестно, осуществлялись ли в период Чуньцю в уделах других царств какие-либо нововведения, направленные на укрепление структуры того или иного клана и тем способствовавшие усилению феодализма. Вполне вероятно, что такое случалось, однако в источниках об этом нет речи.

Да и сообщение о реформе, приведшей к развалу царство Лу, вполне возможно, появилось лишь потому, что текст «Цзо-чжуань» (как и сама хроника «Чуньцю») был тесно привязан к Лy и не мог обойтись без подробных сообщений о событиях в этом царстве, а именно в Лy правители во второй половине периода Чуньцю превратились в марионеток, не имевших никакой власти в своей стране. Принимая все сказанное во внимание, можно предположить, что составители текстов всячески старались обойти то, что способствовало укреплению феодальной раздробленности и вообще самовластия владетельной знати, и выдвигали на передний план все то, что содействовало усилению власти правителей и централизованной администрации в царствах. Именно в этом были смысл и цель всех описанных выше реформ.

В этом нет ничего удивительного. Составители текстов, о чем уже немало было сказано, находились на службе у правителей и в силу своего служебного положения были заинтересованы в укреплении власти центра и преодолении феномена децентрализации. Этот их интерес был — наряду с аналогичным стремлением их хозяев, особенно сына Неба, — важным стимулом для написания тех глав второго слоя «Шуцзина», о которых уже было подробно рассказано. Поэтому явный акцент на принцип этического детерминизма и стремление реформаторов создать упорядоченную администрацию и гармоничное общество сами по себе понятны. Вопрос лишь в том, насколько описываемые реформы адекватны тому, что было на самом деле. Иными словами, не выдавали ли авторы источников желаемое за действительное? Отвечали ли реформы — как они представлены в текстах — потребностям централизации структуры, в рамках которой они осуществлялись? И если да, то насколько?

Обратим внимание сначала на первый вопрос. Оперируя косвенными данными и опираясь на социологический стандарт здравого смысла, найти ответ на него вообще-то вполне возможно. Так, например, тот самый принцип этического детерминанта, который был отмечен и даже вынесен за скобки всего изложения материала о реформах как некая константа, явно был реальностью, а не неким фантомом, вписанным в тексты задним числом. Уже не раз упоминалось о том, что драматическая противоречивость ситуации заключалась в разрыве между генеральным принципом этической нормы (включая аристократическую этику во всех ее проявлениях, в том числе и то, как она была позже описана в трактатах типа «Или») и политическими страстями борьбы за власть. Страсти то и дело одолевали норму, и это стоит признать нормальным, ибо жизнь есть жизнь и страсти в ней практически всегда играют очень важную роль — по меньшей мере до тех пор, пока общество не окажется в состоянии строго обуздать их жесткими обручами четко формализованной и обычно религиозно санкционированной этической нормы.