Древний Шумер. Очерки культуры

Шумеры жили в начальную пору человеческой культуры — можно сказать, что во многом они сами и были этим началом. Именно в эту пору формируются все будущие составные части культуры, но ни одна из них еще не выделяется как особая, потому что не осознает себя таковой. Странное время: казалось бы, все содержания уже присутствуют в обнаружившейся форме — и экономика, и политика, и религия, и литература, и наука, и философия, и искусство, — но ничего еще нет, потому что ничто не названо и не определено. Начальная пора культуры — время тоски по имени и судьбе, по выделенности из общего и одновременно — по укорененности в мировом порядке, по включенности в общее. Это время, когда все хочется назвать, учесть, сосчитать и объединить в реестр. Самое главное в предмете — его атрибут, свойство, самое главное в божестве — место и функция, самое главное в человеке — статус, действие и состояние в момент действия. То есть это такая картина мира, в которой есть живое, но безымянное нечто. Это нечто уже существует и действует, но еще не вполне представляет и сознает себя и совершенно не знает мира вокруг себя. Оно хочет вписать себя в контекст того, что переживает и испытывает ежедневно, ежегодно, и мучается поисками единства с этим неизвестным. Поведение человека растительно-зверино: занимаясь земледелием, он уподобляет себя дереву; занимаясь скотоводством — быку или барану. Оно в то же время и стихийно: находясь в гневе, человек уподобляет себя буре; наслаждаясь изобилием урожая, он сравнивает себя с благодатным дождем. Внутренние импульсы его психической жизни совершенно подобны внешним проявлениям природы. И в этом неразличении внешнего и внутреннего при постоянной тяге к распознанию и познанию внутреннего заключается его тайное страдание и тайная скорбь.

Отсюда понятно, что человеческое в человеке еще не проявилось в полной мере, не говоря уж о совершенно неразвитом личностном начале. Поэтому шумерская культура для нас — коллективный герой, из всех ее действующих лиц по именам известны только правители, олицетворяющие силу и дух коллектива. Но те главные люди, разумом которых культура достигает вечности — писцы и жрецы, — назвав все вещи в мире, не посмели назвать себя. Составленные ими тексты прославляют божество, храм или царскую власть, учат начинающих людей правильному поведению в обществе, приобщают их к традиционному пониманию бытия и мирового порядка. Но сами они молчат — и молчим мы, не знающие их истинного мнения о власти и обществе, их потаенных раздумий и сомнений. Возможны ли они были, эти раздумья? И в чем могло заключаться то неофициальное, что занимало думающих людей того времени? К сожалению, мы не можем ответить на этот вопрос. Не в состоянии мы разобраться в полной мере и в свойствах шумерского национального характера. Несомненно, что он был, и столь же несомненно, что сами шумеры никак его не определяли, потому что ничего не знали о национальном чувстве, руководствуясь чувством общинного и территориального родства. Тем не менее некоторые черты нашего коллективного героя раскрываются в гимнах, описывающих характер шумерских богов, а следы потаенных раздумий время от времени обнаруживаются в текстах самых различных жанров. Итак, мы будем говорить о культуре и народе, которые были загадкой для самих себя, о людях, которые хотели видеть себя или в массе подобных, или на царском троне, выше всех, о текстах, записанных не для того, чтобы что-нибудь рассказать, а для прославления властей или для поучения подобных друг другу человеческих особей.

Единственное описание шумерской культуры было дано в исследовании Сэмюеля Ноя Крамера «Шумеры: история, культура, характер», вышедшем в Чикаго в 1963 году и не переведенном на русский язык. Еще раньше Крамер дал поэтический образ Шумера в книге «История начинается в Шумере»[3]. В обеих книгах основной упор сделан на сравнение шумерской и библейской культур, иногда даже с привлечением античных аналогов. Но выявлению уникальной физиономии шумерской культуры отведен второй план (что, несомненно, связано с запросами потенциальных покупателей в США). Задача этой книги в том, чтобы, не вынимая шумерскую культуру из большого контекста месопотамской и библейской, показать те ее неповторимые черты, благодаря которым она стала основой всего последующего культурного развития человечества.