Древний знак

— Да ты что?! — воскликнул Ялмар и вдруг опрокинул Марию на оленьи шкуры, страсть какой свирепый в притворном негодовании, все ниже и ниже склоняя лицо над лицом любимой женщины и смывая счастливейшей улыбкой свою столь комически наигранную свирепость. — Да знаешь ли ты, что они искренне оценили в тебе то, что мог оценить только я — великий знаток красоты!.. Именно той красоты, которая должна спасти мир...

— О, тогда все понятно! — необычайно серьезно отозвалась Мария и вдруг рассмеялась. — Только ведь я знаю тебя. По твоим воззрениям выходит, что мир спасет духовная красота и воля людей, идеи которых ты так горячо исповедуешь... Пойдем побродим, я хочу еще раз посмотреть на оленей, особенно на того олененка...

Ялмар и Мария вышли на морской берег. Стынь прозрачного воздуха даже сейчас, в разгар лета, напоминала, что здесь Арктика. Зажженные взошедшим солнцем тучи полыхали каким-то странно холодным огнем, глядя на который можно было еще больше продрогнуть. Казалось, что Арктика более чем отчужденно взирала на солнце, понимая, что было оно в этом бескрайнем пространстве не хозяином, а всего лишь недолгим гостем, хотя и щедрым на свет, да скупым на тепло. И все-таки в этом для Марии было что-то достойное почтительного изумления: Арктика имела характер, Арктика заставляла себя уважать. Марии казалось, что с каждым накатом прибойной волны на нее дышал некто, спрятанный в пучине студеного моря. Над четко очерченной грядой синих гор, меченных родимыми пятнами вечного снега, надменно висела луна, будто предвкушая грядущую власть свою, которой наделит ее через какое-то время полярная ночь. Угрюмо, как бы исподлобья, оглядывала мир луна, багровая, огромная, неправильной формы, словно расплющенная. Обезображенность луны вызывала в Марии чувство тревожного недоумения, и опять приходила мысль, что под ногами у нее не остров, а другая планета, и потому отсюда все в мироздании выглядит совершенно иначе.

— Странно, на небе и луна и солнце...

— Здесь это часто бывает, — не сразу ответил Ялмар, замедленно поднося трубку ко рту.

— Не луна, а какой-то недобрый знак. — Мария поежилась, одолевая странный озноб, в котором было что-то от суеверного страха. — Намек на огонь из «Апокалипсиса»...

— Жертвенный костер, ложное солнце, — в тон Марии промолвил Ялмар. — Кстати, у многих заполярных народов луна — особенный символ. Все дело в том, что в нелегкую пору долгой полярной ночи мучает человека страшное искушение: признавать или не признавать луну за солнце? И если не одолел искушение — все, значит, ты изменил истинному светилу, познался со злыми духами. И тебя будут называть человеком, от луны идущим...

— Не признаю! — с шутливой категоричностью воскликнула Мария.

— Тогда ты человек, идущий от солнца... Что касается моих островитян, то в их представлении луна — истинная лицедейка. У них даже слово есть такое, смысл которого только так и возможно перевести. И каждый, кто поклоняется луне, — самый гнусный лицедей, способный злу придавать ложную личину добра. И мотив этот звучит почти в каждой их легенде и сказке.

— Неужели они не способны, как все люди на земле, вот так просто любоваться луною?

— Нет, нет, что ты! В том и секрет... если говорить просто о луне, а не как о втором солнце, они признают ее, пусть только она будет сама собою. И влюбленные у них, надо полагать, вздыхают на нее, как всюду. К тому же фазы луны... фазы — это так много для них. Это и вехи на тропе бегущего времени, и предвестники тех или иных явлений в природе. И заклинатели стихий читают фазы луны — если добавить, и звезды — как магический свод небесных законов...

Все выше поднималась луна, уменьшаясь, обретая форму четкого Круга и словно бы остывая. Хмурый, горячечный лик ее, остуженный Арктикой, становился безмятежным и ясным, способным внимать самозабвению арктического безмолвия.

Где-то у горной террасы, на которой маячили бездымные уснувшие чумы, двигалось сплошной массой стадо, направляемое пастухами к берегу. Несколько оленей, далеко опередив стадо, возникли совсем рядом с Марией и Ялмаром. Подняв головы, олени чутко втягивали бархатистыми ноздрями воздух, разглядывая незнакомцев так, словно бы пытались догадаться, что же все-таки можно ждать от них — добра или зла?

— Ну вот, наконец, я как следует и разглядела оленей, — с глубоким вздохом удовлетворения сказала Мария. — У них действительно печальные глаза. С чего бы это? Не потому ли, что олень, будучи одним из древнейших существ, знает тайну рока?

Ялмар, погруженный в себя, не ответил. Олени, утолив свое любопытство, повернулись и побежали навстречу стаду. Ялмар вдруг уселся на пригорок, скрестил ноги и заговорил тоном сказителя, подражая тем, кого не однажды слушал здесь, на острове.

Переосмысление легенды Ялмаром Бергом

У оленя болела голова: ему, видно, было дано чувствовать беды людские. И чтобы унять боль, мчался олень по свету, остужая голову на ветру. А на сумрачной горе сотворял ложное солнце сын злого духа и росомахи по имени Лицедей. И сказал он своей сестре Лицедейке: