Дробь

Расположившись в угрюмой и нелепой забегаловке, мы развлекали себя, греша празднословием, обсуждая разномастные темы: последние сворованные из интернета релизы маткор банд, эйсид джаз, набравший котировок в среде модников и позеров хардкор–панк с его продажными, попахивающими гнильцой и лицемерием шаблонными идеями свободы, равенства и братства, показной бравады и маскулинности, ебучим стрэйт–эйджем, веганством и активной гражданской позицией. Мы с большей теплотой относились, скажем, к аморальным персонажам вроде Джи Джи Аллина, нежели к прилизанным лащенным пидоркам на крестах с их ссаным юф–крю и энергией молодсти и юнити, позитивными идеями и прочей однообразной чепухой. Между делом покичились своим снобизмом, обсудив пару–тройку моднейших фильмов, вспомнили Тимоти Лири и Соломона, обложили плотной бранью Кастанеду и его последователей, обменялись впечатлениями, оставшимися от опыта метафизических практик: я поведал о тех плато, что достиг, испив декстрометорфановой цикуты, а он рассказал мне об истинах, что постиг, вкусив сушенных Псилоцибе Кубенсис. Беседа пестрила занятными словесными оборотами, вроде: «Мы, блядь, постоянно хотим куда–то прийти, достичь каких–то ебучих высот и постичь какие–то ебанные истины, но, блядь, как мы можем куда–то на хуй выйти, куда–то, блядь, попасть, чего–то, блядь, достичь, если мы никуда ни хуя не уходили и ничего, блядь, никогда не понимали, мы, блядь, статичны, а может нас вообще на хуй нет, может мы все кому–то, сука, снимся, или Господь ебашится в симс, мы же пиздец как далеки от объективных истин, да и какие на хуй объективные истины, их может быть тоже вообще и нет ни хуя, само понятие объективные истины ни разу, блядь, не объективное, сама суть объективности слишком субъективна в этом ебанном ограниченном человеческом восприятии, короче все это хуйня собачья, и, как говорил Соломон, хуета хует, нет ничего и все, блядь, бренно, смысла никакого ебучего ни в чем нет и не будет, надо меньше ебать себе мозги и раздумывать, не философствовать, а, сука, жить, без всякой лишней псевдоинтеллектуальной хуеты, многие, блядь, знания приносят многие несчастья, такая вот хуйня». Философия баров и кабаков, Сократы и Платоны живут на социальном дне 21 века, трактаты гибнут трактирах – кладбищах идей и мыслей.

Влив в себя примерно по 4 литра пива, мы, в конце концов, пришли к выводу о том, что изрядно захмелели, и было бы неплохо выйти — вдохнуть свежего воздуха и взбодриться. Не помню, кому из нас взбрело в голову после этого отправиться в клуб, учитывая то, что зажигать под «джони ля ханта эста ми лока» — это немного не наш репертуар. Но, тем не менее, было решено отправиться на поиски приключений именно в это сомнительное заведение.

Казимир уверенно бортовал прохожих, пихал плечами гопников, провоцируя их на конфликты. Он, будучи довольно крупным парнем, бритым под ноль, со щетиной и острыми скулами и так был довольно внушительным и грозным, а под воздействием алкоголя, его взгляд начинал блистать жуткой свирепостью, скулы словно становились еще острее, а желваки ходили ходуном. При одном взгляде на него гопники терялись, а после учтивой фразы «че, блядь? сказать мне что–то хочешь, паскуда?» те совсем проглатывали языки, таким образом, до драки у него дело доходило редко.

По дороге я переложил отвертку из кармана пальто, заправив ее в ремень джинсов, и прикрыл сверху поло, воображая себя настоящим уличным псом и очень опасным парнем. Тем временем мы практически добрались до самого популярного клуба нашего убогого городка (стоит отметить, что клуб был не менее убог).

Вход клуба мерцал, блистал и переливался разными цветами, крыльцо было усеяно созвездиями окурков и плевков, отражающих переливы клубных огней. Молодежь у входа активно знакомилась и общалась, сбившись в небольшие стайки по 3–4 человека, потенциальные сексуальные партнеры принюхивались друг к другу.

Мы прошли мимо стаек внутрь клуба, в этот момент мое робкое сердечко замерло на мгновение, а в следующее мгновение начало колотится особенно сильно. Каждый раз, когда я прохожу мимо стаек альфасамцов и альфасамок, я испытываю робость и какой–то аккуратный страх, не то чтобы панику, скорее маленькую тревогу «а вдруг плечом задену, ебало разобьют». В итоге мы прошли внутрь, Казимир оплатил вход, я скинул свое немодное пальто в раздевалку, оставшись в джинсах и потертом поло, застегнутом до самого верха. Последняя пуговица несколько сдавливала сонные артерии и затрудняла дыхание, однако я никогда ее не расстегивал, и всегда был укутан по самую шею, поскольку считал, что только так я до конца соответствовал своему амплуа конченного задрота и социопатичного выблядка.

Охранник нехотя нас ощупал и провел металлоискателем вдоль моих ног и туловища, детектор пикнул, на что я невнятно промямлил, что–то вроде «ремень клепаный». Охранник презрительно окинул меня взглядом, видимо решив, что рахитичный дрищ вроде меня угрозы представлять не может, и пропустил в клуб, Казимир шаткой походкой проследовал за мной.