Читаем Дробь полностью

Выйдя на улицу, я направился в сторону кирпичных пятиэтажек. Добравшись до них, я пытался войти в любой подъезд, звоня посреди ночи в квартиры, я мямля что–то в домофон. В пару подъездов мне все–таки удалось попасть, где, добравшись до пятого этажа, я пытался попасть на чердак, на котором я мог бы беспрепятственно отоспаться, не мешая жителям квартир, однако все чердаки во всех подъездах были заперты на замки, а рядом красовались надписи типа «ключ от чердака в квартире номер N». В итоге я забрел в какой–то подъезд со сломанной дверью, добрался до пятого этажа, собрав всю известку со стен на пальто, и улегся спать на огромном ящике с песком внутри на случай пожара.

Перед глазами все вращалось, мелькали картинки, кулаки, головы, танцующие тела, рвота, пьяный мужик из машины, ступени, лицо вахтерши, лицо Казимира, асфальт, грязь, кровь, расцарапанные ладони, коньяк, лица девушек, тела девушек. Я уснул.

3.2. Сын Одина и баклофен.

В квартире напротив моего иссушенного алкоголем тела кто–то активно собирался на работу или учебу, топал пятками, скрипел половицами, гремел посудой и принимал душ. Я еле разлепил глаза.

Мое тельце свернулось в плотный калачик на ящике, спина жутко ныла от таких спартанских условий, орнамент поверхности ящика отпечатался на моей щеке, во рту прописался стойкий привкус дерьма, приправленного рвотой и внутренним пост–алкогольным гниением, руки дрожали, в голове нойз–ансамбль устроил бенефис, а в промежутке между глоткой и кишечником все ходило ходуном и грозило вырваться наружу. Полная голова говна, полный желудок сока, полные вены алкоголя, при этом чувствовал я себя жутко опустошенным. И грязным. Я даже не знаю насколько грязно я себя чувствовал, это, наверное, где–то на уровне актрис копро порно по типу «scat», ощущение тотальной аморальности и ублюдства, будто мне накануне напихали полон рот хуев до самой глотки, обмазали спермой и дерьмом, посмеялись от души и бросили на пятом этаже каких–то блядских гадюшников. Удивительно, но телефон лежал по–прежнему в кармане, за ночь никто не копался в моей одежде.

Я привстал, вставил себе пару хлестких пощечин, чтобы прийти в себя. Это не помогло. Я встал, все плыло и ехало, ноги косило, я был еще очень пьян, самое мерзкое, убогое состояние. Когда ты еще пьян в говно, но при этом похмельный синдром уже в разгаре, и тебя хуярит с двух фронтов, а–ля двойное проникновение.

Пора было сваливать из подъезда, дабы не нарваться на праведный гнев жителей квартир. Я медленно спускался по этажам, сдерживая рвотные позывы, пять этажей казались бесконечными.

На улице меня встретил мерзкий моросящий дождик, из тех, которые не сильно ощутимы, но при этом неимоверно раздражают своими мелким точкованием. Меня трясло от сырости и холода. Я двигался вдоль дороги, куда–то в центр города, ближайшим чекпоинтом для меня был – автовокзал, там я мог посидеть на скамейках в тепле, обсохнуть, прийти в себя, ходить в туалет и узнать точное время на часах с расписанием рейсов. До вокзала было минут 40 пешего хода. Минут через 10 я насквозь промок, дрожал и стучал зубами. Хотя был и плюс, я несколько раз, незаметно для прохожих и проезжающих, открывал рот и вылавливал влагу ртом, тем самым слегка облегчив свой абстинентный синдром, помимо этого я смог обтереть свое пальто от известки и пыли, собранных в подъезде, ну и умылся по ходу.

Лицо побаливало, особенно затылок гудел. Хотя я, по всей видимости, не опух, по крайней мере, в отражении витрин магазина я не увидел ни синяков, ни шишек.

Все это усугубляло мое положение, с мелочью в кармане, севшим телефоном, обезвоженным и задестроенным организмом, больной головой, побоями и прочей экзистенциальной шелухой я чувствовал себя мразью, не знал, что дальше делать и какие планы выстраивать.

Добравшись до автовокзала, я узнал, что времени было 9 утра, я насчитал мелочи на вокзальный туалет, расплатился с толстой унывающей женщиной на кассе, разгадывающей судоку, протиснулся в кабинку, и практически уснул там, решив просто закрыть глаза на мгновение. Я бы и вырубился там, если бы с той стороны двери периодически не дергали ручку.

Очистив организм от набившихся в него шлаков, умыв лицо холодной водой, заодно жадно напившись хлора из–под крана, я взглянул на себя в зеркало. Все было уже не так плачевно как с утра, по крайней мере, я мог претендовать на спокойное времяпрепровождение на вокзале, без угрозы изгнания охранниками, на бомжа я перестал быть похожим.

Я выбрался из уборной и задремал на креслах в зале ожидания. Проснулся часов в 11. Меня никто не тревожил и не трогал, чувствовал я себя на порядок лучше. Голова соображала несколько менее хаотично (более лучше). Я наметил план действий, встал, неуверенной походкой двинул на улицу. Дождь уже прекратился.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Белые одежды
Белые одежды

Остросюжетное произведение, основанное на документальном повествовании о противоборстве в советской науке 1940–1950-х годов истинных ученых-генетиков с невежественными конъюнктурщиками — сторонниками «академика-агронома» Т. Д. Лысенко, уверявшего, что при должном уходе из ржи может вырасти пшеница; о том, как первые в атмосфере полного господства вторых и с неожиданной поддержкой отдельных представителей разных социальных слоев продолжают тайком свои опыты, надев вынужденную личину конформизма и тем самым объяснив феномен тотального лицемерия, «двойного» бытия людей советского социума.За этот роман в 1988 году писатель был удостоен Государственной премии СССР.

Владимир Дмитриевич Дудинцев , Джеймс Брэнч Кейбелл , Дэвид Кудлер

Фантастика / Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фэнтези