Закрыв за собой дверь, я оказался в почти кромешной темноте. Окон в задней стене дома не имелось, а немногочисленные свечи в настенных подсвечниках не горели. Лестница была необычайно (и пугающе) узкой и крутой – первый пролет поднимался сразу до третьего этажа, где находилась короткая площадка, а второй тянулся в обратном направлении до самого чердака, расположенного еще двумя этажами выше.
Прежде чем двинуться вверх по ступенькам, я несколько мгновений прислушивался. Ни звука. Держа свечу в левой руке, а револьвер – в правой, я стал тихо подниматься по лестнице столь узкой, что мои локти задевали за стены.
На полпути между первым и вторым этажами я остановился, чтобы зажечь первую настенную свечу.
Подсвечник оказался пустым, хотя дочь нашей горничной среди всего прочего была обязана регулярно менять в нем свечи. Подавшись вперед, я разглядел на прочно прикрепленном к стене старом подсвечнике царапины и вмятины, словно кто-то вытащил из него огарок когтями.
Я снова напряг слух. Где-то надо мной раздался едва уловимый шорох, похожий на торопливую легкую поступь.
Зеленокожая клыкастая женщина никогда прежде не производила никаких звуков, осознал я. Она всегда скользила вверх и вниз по лестнице, ко мне или прочь от меня, словно и не касаясь ступеней босыми ногами.
Но так было в других моих домах. Возможно, по какой-то причине здесь подобные злые духи успешнее входят в резонанс с реальным миром.
Как там погибла Шернволд? Скатилась вот с этих самых ступенек и свернула шею – но что она делала на черной лестнице?
Обследовала ту на предмет крыс? И почему она упала? А свечи из настенных подсвечников – они что, съедены?
Я поднялся на второй этаж и на несколько секунд остановился у двери – старые толстые створки не пропускали ни единого звука, но под ними виднелась тонкая полоска утешительного света, – а потом двинулся дальше.
Второй подсвечник тоже оказался пустым.
Где-то выше, довольно близко от меня, явственно послышались суетливый шорох и царапанье.
– Кто здесь? – негромко спросил я.
Признаюсь, я почувствовал себя гораздо увереннее, когда выставил вперед револьвер. Если зеленокожая женщина достаточно телесна, чтобы оставить царапины на моей шее, как она однажды сделала, – значит, она достаточно телесна, чтобы ощутить воздействие одной из пуль. Или сразу нескольких.
Сколько всего пуль в барабане?
Девять – это я помнил с того дня, когда сыщик Хэчери, перед первым моим схождением в притон Короля Лазаря, вложил револьвер мне в руку и сказал, что мне следует прихватить с собой оружие, дабы защищаться от крыс. Я даже помнил, что́ он сказал про калибр пуль…
«Они сорок второго калибра, сэр. Девяти штук будет более чем достаточно для крысы средних размеров – четвероногой или двуногой, смотря какая вам попадется».
Я подавил нервный смешок.
Когда я остановился и оглянулся у двери на третьем этаже, круто уходящая вниз лестница, тускло освещенная неверным огоньком моей свечи, показалась мне почти вертикальной. От этого – а также, возможно, от трех утренних стаканов лауданума, выпитых натощак и ничем не заеденных, – у меня закружилась голова.
Надо мной раздался звук, страшно похожий на поскребывание когтей по штукатурке или дереву.
– А ну, покажись! – крикнул я в темноту.
Признаюсь, это была просто бравада, вызванная надеждой, что Джордж, Кэролайн, Бесс и девочка услышат меня. Но они, вероятно, сейчас находились двумя этажами ниже. И двери были очень толстыми.
Я двинулся дальше совсем уже медленно, держа револьвер прямо перед собой и покачиваясь из стороны в сторону, точно несуразно тяжелый флюгер при переменном ветре.
Поскребывание стало громче, и теперь я примерно определил местоположение источника звуков: он находился то ли на площадке, где лестница поворачивала в обратном направлении, то ли где-то между мной и площадкой. Я взял на заметку, что в наружной кирпичной стене здесь нужно вырубить хотя бы одно окно – на лестничной площадке, если негде больше.
Я поднялся еще на три ступеньки.
Я сам толком не знаю, дорогой читатель, откуда изначально взялся призрак зеленокожей женщины с желтыми клыками, знаю только, что она была со мной с раннего детства. Помню, как она заходила в нашу детскую, когда Чарльз спал. Помню, как она явилась мне на чердаке отцовского дома, когда я в возрасте девяти или десяти лет опрометчиво решил обследовать то темное, затянутое паутиной помещение.
Говорят, чем дольше знаешь, тем меньше боишься, но в моем случае это не совсем так. Зеленокожая женщина – лицом непохожая ни на одну живую женщину из встреченных мной в жизни, хотя иногда она смутно напоминала мне нашу с Чарли первую гувернантку, – вгоняла меня в дрожь всякий раз, когда я с ней сталкивался, однако я знал по опыту, что могу отбиться от нее, коли она набросится на меня.
Но до сих пор никто никогда не слышал ее. Она никогда прежде не производила ни единого звука.
Я поднялся еще на три ступеньки и остановился.