Друг моего отца

– Нет, Арман. Потому что это никогда не закончится. Мой отец не оживёт. И всегда будет что-то, что ты от меня скрываешь, умалчиваешь, не договариваешь. Я устала от этой полуправды. Устала во всём сомневаться. Никому и ничему не доверять. Такая жизнь с тобой мне не нужна.

– И чем же она плоха? Тем, что я схожу от тебя с ума настолько, что хочу на завтрак, обед и ужин?

– Нет, Арман. Потому что я никогда не забуду, что это ты убил моего отца.

Повисла пауза. Долгая. Тяжёлая. А потом он встал.

– Справедливо, – он качнул головой. – И какой правды ты хочешь? Вот этой? – он достал из открытого чемодана конверт, что мы забрали из банка, и кинул на кровать. – На!

– И что это? – с недоверием покосилась я на тяжёлый конверт.

– Не знаю. Надеюсь, правда. Тео отдал мне ключ, что ему оставил твой отец. Для меня. И кстати, это Тео настоящий наследник, а не ты, если уж зашла речь о том, что я с тобой ради денег. И может быть он тебе друг, да. Но, – уже уходя, обернулся он, – твоя мать всё равно сука.

– Я знаю, – чуть слышно произнесла я, но он остановился.

– Неужели?

– Да. Я вошла в её рабочую программу. Оказалось, она тщательно собирала информацию о губернаторе. Его личное дело, правда, защищено дополнительным паролем, но там есть очень красноречивые пометки «Насилие» и «Несовершеннолетние». Она знала намного больше, чем кажется. Уже знала, когда строила из себя хорошую мать и везла меня за город, где собиралась чудесно провести время с дочерью и любовником.

Он ничего не сказал, но между бровей пролегла такая знакомая хмурая и задумчивая складка.

– А это забери, – отдала я ему конверт. – Отец оставил тебе. А значит, это только твоё.

– Ян, – подался он ко мне.

– Нет, Арман, – покачала головой я. – Прости. Пока не могу. Ты убил моего отца. Это сильнее меня. И это всё.

Глава 41. Арман

Не помню, как мы долетели.

Помню, что в Цюрихе шёл дождь. Помню, что были проблемы со связью, а потом у меня очередной раз сел телефон. А он был нужен мне как никогда.

– Роман Валентиныч, – в сотый раз звонил я начальнику службы безопасности. – Любой ценой найди мне информацию или саму девчонку, что губернатор присылал мне на день рождения в качестве подарка, – и когда телефон жалобно пиликнул, отключаясь, про себя с тяжёлым вздохом добавил: если она ещё жива. Очень беспокоили меня пометки, что увидела Янка в файлах.

Я зло отшвырнул его в сторону, но это была злость на самого себя.

За то, что пытался наебать судьбу.

За то, что безоговорочно согласился, когда в ту ночь в Зальцбурге она сказала:

– Давай останемся здесь навсегда? Здесь. Не важно где. Здесь – это где только ты и я. Такие как есть, без прошлого и будущего. Без возраста и собственности. Без друзей и врагов. Запрёмся от всего мира, как Сиси в собственном сумасшедшем доме без санитаров. И проживём эту единственную данную нам жизнь так, как хочется.

Разве я мог устоять? Когда и сам так хотел хоть ненадолго в этот мир грёз. Хоть несколько дней урвать у счастья. Почувствовать каково нам вдвоём. Телом к телу. Душой к душе. Обнажённым. Утомлённым. Растворённым друг в друге. И словно нет ничего и никого, кроме нас на Земле.

Я не хотел слушать новости. Не хотел ехать за грёбаным ключом в грёбаный швейцарский банк. Я хотел лоботомию, амнезию и слабоумие. Потому что всё, что бы я ни делал, с кем бы ни встречался, о чём бы ни разговаривал, двигало нас в разные стороны с моим Зверьком.

Нет, конечно, плыть по течению я и не собирался. Работал. С кем-то встречался, куда-то звонил, что-то выяснял. Ждал. Даже правильнее сказать – выжидал. Прокручивал в голове разные варианты. Искал.

Сердце тоскливо сжалось, предчувствуя неминуемое расставание, едва приземлился самолёт.

Я думал, что уже дал ей время принять наше прошлое и разобраться. Но, видимо, недостаточно.

И того, что она не поймёт и не примет – тоже ждал.

Она закрывалась, едва я пытался с ней говорить о прошлом. И всё дальше и дальше отстранялась, чем сильнее я напирал. Я злился на себя, что давлю, стал обходить болезненные темы, старался показать (ну, как мог по-мужски), насколько её люблю, а она увидела в этом, что я всё свёл к пустым разговорам и сексу.

То, чего я так боялся – случилось. Я её потерял.

Когда она вырывала листы из альбома, которым так дорожила, то словно рвала в клочья моё сердце. Да, она считает меня подлецом и предателем. А чего я ожидал?

Как же быстро я забыл, что такое желание высшей справедливости. Этот зуд мести. Боль загубленной неуспокоенной души, что ждёт, когда её мучителю воздастся. И когда в ответе за это не кто-то другой – ты. А ведь Янка меня спросила на первом свидании про жену: отомстил ли я. И да, я то отомстил. Не мог ни есть, ни спать, ни говорить, даже одним воздухом с ним дышать, пока не нашёл суку, не избил до полусмерти, а потом не изрешетил. И ей кажется, что раз она поклялась, что отомстит за отца, то должна.

Мне ли не знать каково это: я и сам заложник своих клятв, обещаний и обетов. Вот только на мушке её прицела должен стоять я. Это её мучает больше всего.

Но именно это и хорошо. Уж в чём, в чём, а в этом я разбирался.