«Друг мой, враг мой…»

– Я его добью! Я на Пленуме должен выступать! Там и сочтемся – за Папулию и за Пятакова. – (Пятаков, как я уже писал, был одним из заместителей Орджоникидзе.) – Обещал мне Пятакова не трогать! И здесь наврал!..

После этого разговора он вызвал машину и поехал к Кобе. О чем они говорили, я не знаю. Но, видно, не договорились.

Вокруг парадного, где жил Орджоникидзе, стояла цепь охраны.

Я поднялся в так хорошо знакомую квартиру. Едва вошел в темную прихожую – на меня с криком бросилась его жена:

– Будь ты проклят, иуда!

– Вы что? – только и успел сказать я.

И понял. Недавно я сбрил бороду и в темноте, в шапке, походил на Кобу. Она тоже поняла – разглядела.

– Похож на проклятого. Так всегда: верная собака похожа на Хозяина. Так что и ты… будь тоже проклят!

Я на нее не обиделся. Но я пришел не к ней, а к своему другу.

Я прошел в его кабинет. Он лежал, уже обряженный в военный френч. Знаменитая седая шевелюра причесана. Я поцеловал его в холодный лоб, в седые волосы.

Как я узнал потом, его нашли в спальне с пулей в сердце. Он лежал в нижнем белье. Я не сомневался: он не мог застрелиться. Ему надо было жить – спасать Папулию.

На улице было мокро, таяло, и на ковре я увидел явственно отпечатавшуюся грязь. След вел от двери, выходившей на черную лестницу, в спальню, к его кровати.

С черной лестницы исполнитель открыл ключом дверь в кухню, из кухни преспокойно проник в спальню и застрелил. (В момент убийства, кроме Серго, в квартире никого не было. Кажется, жену вызвал комендант – сообщить о ремонте в подъезде.)

Исполнитель спешил, даже не потрудился уничтожить следы.

Так мог подумать любой. Но не я. Я знал: Коба думает обо всем. Он хотел, чтобы следы остались, чтобы мы все поняли, что здесь случилось. И ужаснулись. Зло, чтобы оно страшило, должно быть явным.

Серго похоронили торжественно, в Кремлевской стене. Был траурный митинг. Я наблюдал за Кобой. Какая великая скорбь, какое тяжкое горе читались на его лице! Коба не врал – он горевал. Но он хорошо знал нашего Серго. Серго и вправду был бешеным. Потому – опасным. Коба не мог позволить ему выступить на Пленуме. Думаю, он сказал себе: «Есть только два выхода: арестовать и расстрелять либо убить и оставить в нашей великой истории… Серго заслуживает второго». Серго присоединился к Камо в нашем пантеоне партийной славы.

Уже потом Коба заботливо арестовал его родственников – слишком часто они говорили о том, что Серго убили. Любимого брата Серго – Папулию – расстреляли в том же году.

Великое открытие Кобы

Пришла пора Бухарина. Пленум, отсроченный из-за смерти нашего друга Серго, состоялся в конце февраля – начале марта.

Перед Пленумом Крупская попросила Кобу о встрече, но он ее попросту не принял.

На следующий день при мне он сказал кому-то по телефону:

– «Селедка» решила просветить товарища Сталина по поводу «заветов Володи о неприкосновенности старых большевиков». Но я исполняю не Володины, а ленинские заветы. Если срала с Лениным на одном стульчаке, это еще не значит, что она его понимает. Если она продолжит мешать осуществлению истинных ленинских заветов, партия назначит Ленину другую вдову! Я уже предупреждал ее однажды. Нового предупреждения не будет…

Вскоре прошел слух, что истинной женой Ленина в последние годы была его секретарша Стасова, а с «Селедкой» он тайно развелся.

Крупская замолчала.

Накануне Пленума Коба сказал мне со вздохом:

– Боюсь потерять еще одного друга. – Он протянул мне приглашение на Пленум. – Сходи, послушай. Ты ведь прикреплен к нему персонально.

Март, как я уже писал, – судьбоносный месяц в истории России. Именно тогда, в марте тридцать седьмого года, в Кремле Коба тихим, спокойным голосом с грузинским акцентом прочел свой доклад Пленуму ЦК.

Не изменяя будничной интонации, объявил свое великое открытие: «С продвижением к светлому будущему классовая борьба в стране отнюдь не утихает, но, напротив, должна только усиливаться. Свергнутые классы и их наймиты все активнее должны сопротивляться, чувствуя свой конец…»

Сказав, сделал паузу. Все тотчас привычно зааплодировали. Они не понимали, что аплодируют собственной смерти.

За этими скучными словами были ночные обыски в наших квартирах, черные машины НКВД у подъездов высокопоставленных домов. И бездонная могила на кладбище Донского монастыря, куда сбрасывали пепел расстрелянных.

Не поняли смысла слов Кобы и обыватели.