Внизу на лестнице показался огонёк.
– Конда...
Он поднялся на палубу, прикрывая свечу ладонью. Замер. Шагнул к ней.
– Ты звала меня.
Она подошла к нему.
– А ты не звал меня?
– Звал. Всё время. Всё время...
Она протянула ему руку. Его пальцы были горячими и едва заметно дрожали.
– Тут лестница. осторожно.
Конда подвёл её к двери и обернулся.
– Ты решил? Ты хочешь быть моим? – спросила она.
– А ты хочешь быть моей?
Он положил ладонь на её щёку и заглянул ей в глаза. В них отражался огонёк свечи. В его глазах – тоже.
– Да.
– Больше жизни.
Свеча со стуком упала на палубу и погасла. Аяна шагнула за порог, и тьма сомкнулась за её спиной.
50. Моё сокровище
Она придвинулась ещё ближе к нему. Конда посмотрел на неё пристально, хитро прищурившись.
– Кирья, ты слишком близко, – прошептала она. – Да?
– Ты недостаточно близко, – улыбнулся он. – Иди сюда.
Свет падал на скоблёные доски пола через два мутноватых окошка, подсвечивая пылинки, медленно крушившие в воздухе.
– Тебе холодно?
– Теперь нет. Конда, а мы с тобой сгорели или осквернили себя?
– Ммм... Не уверен. Думаю, сгорели. Надо удостовериться. Дай мне немного времени, и проверим снова.
– У вас тут тесно. Я думала, у вас просторнее.
– Самая просторная каюта – у капитана Эрланта. Это прямо над нами. У него там большие окна и отличный вид на море. Мы заключаем там часть сделок, поэтому его каюта производит впечатление. Прямо как мой камзол. Или твой новый кафтан. Покажи мне его. Я не разглядел вчера.
Она показала.
– Аяна, его же не носят на голое тело.
– Да? Тогда я снимаю.
– Погоди... А, чёрт. Снимай. Иди сюда.
«Фидиндо» еле заметно покачивался на спокойных волнах затона. Пылинки оседали на пол и вновь поднимались в воздух, будто став частью какого-то бесконечного движения.
– Нет, определённо, сгорели. У того, кто может назвать это осквернением, явно рассудок помутился.
– Я теперь испорчена?
– Аяна, ты делаешь мне больно. Очень больно. Ты моё сокровище. С тобой всё в порядке?
– Я же говорила, что скажу, если что-то будет не так.
– Хорошо. Хорошо.
Конда прижал её к себе. Яркий солнечный луч полз по крепкой деревянной двери.
– Можно, я посмотрю? – сказала она, водя пальцем по его спине.
Конда кивнул и перевернулся на живот.
Аяна села. Она попыталась найти в вязи знакомые слова, и отыскала несколько, но они не складывались в понятные фразы.
– Что там написано? И почему?
– Эта история тебя расстроит, – сказал он, поворачивая голову на бок и косясь на неё. – Но если ты попросишь, я могу рассказать.
– Да. Я прошу. Расскажи, пожалуйста.
Он вздохнул.
– Это слова, восхваляющие добро, надежду и свет, но для меня они не были светлыми.
– Как? Почему? Как это? Откуда?
– У Пулата была жена. До моей мамы. Она родила ему двух дочерей. Живых, здоровых и красивых. А потом четырёх мёртвых мальчиков.
Аяна вздрогнула. Конда повернулся на бок и обнял её.
– Ты уверена, что хочешь знать? Это очень длинная и запутанная история.
Она сползла к нему и прижалась покрепче.
– Да.
– В седьмых родах она погибла. Ребёнок снова не дышал. Но Пулату нужен был наследник. И он женился на маме. Он заплатил за неё баснословный выкуп, потому что она была из знатного рода с юга, и это обеспечивало ему связи, а ещё она была очень, очень красива. Мой старший брат тоже родился мёртвым. Маме было столько же, сколько тебе сейчас, когда она родила меня. Я был первым мальчиком, который родился и дышал.
Он нахмурился и замолчал. Аяна обняла его за спину, слушая стук его сердца.