Дружина

Давление по фронту стало невыносимым. Воздух наполнился шумом, криками, грохотом и звоном оружия, руганью и проклятиями. Мы держались изо всех сил, но нурманы давили, как паровой каток. Сжали так, что правую руку с мечом поднять невозможно. Хорошо, что я заранее прикрепил прочный темляк, иначе давно бы расстался с оружием. Некоторое время пришлось драться только левой рукой с ножом. Скольких проткнул и подрезал, сосчитать невозможно. Трупы и раненые не могли упасть и стояли среди спрессованной массы озверевших от бессильной ярости противников.

Первый ряд нашего центра практически весь погиб, дрался второй ряд варягов, подпираемый сзади четырьмя шеренгами, и потому фронт под чудовищным нурманским давлением шаг за шагом начал медленно прогибаться.

По голове вскользь звезданули топором. Шлем слетел. Г-м-м, неприятно. И тут же в плечо ударило острие. Сильно ударило в грудь, ноги споткнулись, поскользнулись, и меня утянуло вниз. Угроза оказаться затоптанным добавила сил, и, не обращая внимания на удары, тычки и оттоптанные пальцы, я рванулся вверх, продираясь среди топчущихся ног, живых и мёртвых тел. Вынырнув в толпе, я глубоко вдохнул и тут же, кое-как вывернув руку и отклонившись назад, вонзил клинок прямо в раззявленный вонючий рот нурмана.

В безумной свалке я не видел, что творится по всему фронту, но почувствовал, что наш центр перестал прогибаться и встал поддержанный резервной сотней.

Я задыхался. Теснота, измождение и ярость не давали дышать, но тут по спрессованной толпе нурманов прокатились волны с флангов. Я понял, что им вбок ударили наши фланговые сотни. Битва ещё больше сжалась, и началось невообразимое побоище. Удушье и исступлённое неистовство сделали сознание фрагментарным, и реальность стала восприниматься отдельными вспышками.

Краем сознания я обрадоваться, что план сражения сработал, и тут же мои надежды на благополучный исход обрушились. Разметав дёргающиеся в агонии тела подранков и окровавленные трупы наших ребят, нурманы всё-таки проломили в центре брешь. Прорвавшись в наш тыл, они начали охватывать варяжский строй сзади. И тут с опозданием ударила наша засадная сотня. Но на нашу беду эта атака, подобно удару молотка по гвоздю, ещё больше пробила наш центр, и теперь на поле боя отчаянно дрались две большие кучи озверевших, потерявших человеческий облик людей. И хотя варяги сохранили остатки строя, всё-таки нурманы смогли перевести бой в привычную для них хаотичную рубку, и, сойдясь меч в меч, щит в щит, противники принялись дубасить друг друга. В кровавом тумане побоища замаячило наше поражение.

Я давно перестал считать убитых мной и попадания в меня. Лишь один раз немного замешкался, когда какая-то сволочь ударом дубины в спину опять сшибла меня с ног. Я упал на покрытую кровавой жижей и трупами землю среди десятков ног, топчущихся рядом со мной и по мне. Хотел было ударить по ним, но на вид они ничем не отличались, и я побоялся подрезать своих. Напрягая остатки сил, я поднялся, и почти ничего не видя продолжил сечь, резать и колоть.

Кое-как вывалившись из гущи дерущейся толпы, я огляделся и понял, что в тупой рубке начало сказываться численное превосходство противника, а мы напрочь потеряли изначальное тактическое преимущество. Проклятье, а ведь так удачно всё началось! Глотнув побольше воздуха, я собрал в кулак всю свою ярость и отчаяние и бросился в сражение, приготовившись биться до конца.

Потом время исчезло, уступив место безумной ненависти. Вокруг меня уже выросла немалая груда вражьих трупов, когда, вытягивая перепачканный кровью и дерьмом меч из очередного нурманского брюха, я каким-то десятым чувством ощутил, что характер боя изменился в нашу пользу. Нурманы засуетились, а их натиск ослаб. Я вскочил на мёртвые тела и вытянул шею.

Вдоль реки быстро приближалось войско. Красные каплевидные щиты, сияющие шишаки и острия копий, ровный плотный строй. Русы.

Нурманы сразу будто сдулись и засуетились. Бой разбился на кучки.

– Сотня, держать строй!! – изо всех сил заорал я, и услышал, как тоже самое орут другие сотники.

Какой там нахрен строй в этакой мясорубке?! Но команды прозвучали, и будто импульс тока проскочил между варягов. И, как ни странно, строй появился и начал выравниваться. И тут нурманы окончательно сломались. Я видел, как они начали отходить к драккарам, потом побежали.

– Бей гадов!!!

И мы били. Страшно, зверски, беспощадно. Начался самый кровавый и мерзкий этап боя – избиение бегущих…

Густой, как кисель, воздух застрял в моей глотке. Пытаясь продышаться, и покачиваясь от изнеможения, я стоял и смотрел на картину торжествующей смерти. Вплоть до самых драккаров наши и русские мечи, и топоры усеяли землю нурманскими телами. Едва ли сотня успела отчалить на трёх кораблях. Поле боя осталось за нами. Победа!! Замучившего всю Северную Русь нурманского разбойничьего войска больше не существовало. В который раз сработал извечный правильный закон: жизнь за жизнь, зло должно быть наказано.