Друзья познаются в огне [litres]

— Петя, я пью за тех ребят, которые не вернулись оттуда. И пожалуйста, если можно, поподробнее о своей судьбе.

Дождавшись, когда Владимир Иванович выпил, Пётр начал:

— А что рассказывать, Владимир? Судьба у меня под копирочку, как у сотен, а возможно, и тысяч наших ребят, вернувшихся обездоленными с этой поганой войны. С той лишь разницей, что верная и доблестная моя супруга не дождалась меня и при случае сбежала в Москву за лёгкой жизнью. Я не осуждаю её, в конце концов, она вправе менять свою жизнь, исходя из сложившейся ситуации. Страшнее другое: она лишила меня единственного родного человечка — моего ребёнка, моей дочери. А ведь у меня на всём белом свете не осталось ни единого близкого человека, друзья не в счёт.

— Но позволь, Пётр! — перебив рассказчика, вступил в разговор Владимир Иванович. — По всем законам ты имеешь полное право видеть свою дочь и встречаться с ней, несмотря на капризы и взбрыкивания твоей бывшей жены. Мало ли что она хочет.

— В том-то и дело, что она не только от меня отреклась, но, похоже, и от дочери. В общем, бросила она нас обоих. И ведь сколько раз её проклинал, презирал, ненавидел, а время проходит, и я её снова прощаю и люблю.

— Ну и чёрт с ней, бросила и ладно. Бери и воспитывай свою дочь, свою кровиночку.

— Владимир Иванович, как это ни странно звучит, но я до сих пор не могу разыскать свою дочь, точнее, я уже её разыскал, но в самый последний момент у меня её буквально украли какие-то иностранцы из Италии. И вот сейчас я прилагаю массу усилий, чтобы продолжать поиски. Но пока всё безрезультатно. Нужны большие связи. А самое главное — много денег, чтобы выехать за границу и там осуществлять поиски дочери. Вон сколько бумаг исписал, а что толку?

— Вот оно что, — протяжно проговорил Владимир Иванович, изрядно уже захмелев. — А знаешь, Пётр, у моего лучшего друга произошла аналогичная история, только наоборот. Он совсем недавно разыскал своих детей и сейчас непомерно счастлив. Эти ребята буквально вытащили его с того света после перенесённого им инфаркта.

— Ну, вот видишь, кому-то же должно везти. Я только рад за него.

— Ничего, Петро, повезёт и тебе. Кстати, тебя нужно с ним познакомить, возможно, он тебе поможет чем-нибудь. Он с супругой и двумя детьми сейчас проживает в Ницце. Представляешь, как повезло этому чертяке, — рассмеялся Владимир Иванович. — Богатство ему, точнее его жене, урождённой француженке, буквально свалилось с неба, ну они и умотали туда. Я сначала злился на него, а потом остыл. Кстати, этот бродяга каждый месяц мне присылает приличную сумму денег. Я сначала кочевряжился, не брал, а после того, как чуть не протянул ноги, поумнел. Слушай, Петя, а где ты сейчас живёшь?

— А вот в этой мастерской и живу, спасибо администрации Дома офицеров — приютили. Правда, не задаром — делаю им всевозможные поделки и атрибутику для сцены.

— Как же им не стыдно — требовать от инвалида такого непомерного труда? — покачав головой, произнёс возмущённый Владимир Иванович.

— Ну что вы, — улыбаясь, проговорил Пётр. — Это я их умолял, чтобы мне предоставили хоть какую-нибудь работу. Потому что иначе с тоски можно сдохнуть. Кроме того, мы с ветеранами отбили этот Дом офицеров у одного негодяя-коммерсанта в военных погонах и продолжаем войну до сих пор, потому что он не оставляет надежды своими наворованными деньгами заткнуть многим рты. И тогда Дом офицеров прекратит своё существование, а на его месте будет красоваться супермаркет. Но, кроме того, что я здесь живу, я с товарищами открыл мастерскую по производству протезов. Пусть примитивную, но всё ж многим помогает.

— Но ведь тебе, офицеру-афганцу, положено жильё от государства за твои лишения и подвиги!

— Мне ещё положены бесплатные похороны с салютом у могилы. Хорошо, что наши чиновники и это не спешат делать, а то бы всех быстренько урыли, — с сарказмом произнёс Пётр. — Стою на очереди. Только когда дадут — неизвестно.

— Слушай, Петя, а как звали твою дочку?

— Мариночка. После того как её бросила мать, схлестнувшись с каким-то прохиндеем, она длительное время находилась в детском доме в Подмосковье, в Лианозове. Оттуда её и забрали.

— Лианозово… Лианозово… — задумчиво произнёс Владимир Иванович. — Пётр Николаевич! — наклонившись над столом, прищурился Владимир Иванович. — А как твоя фамилия?

— Дарьянов, Пётр Николаевич.

Владимир Иванович хотел что-то сказать, но сильно поперхнулся и, вскочив, отошёл от стола. Кашель его длился недолго. Попросив извинения, он на некоторое время вышел в туалет.

Хмель его как рукой сняло.

— Вот так история, — вслух самому себе проговорил Владимир Иванович, обильно поливая лицо холодной водой из-под крана. — Выходит, я своими руками осчастливил одного человека, моего друга детства, а другого сделал несчастным на всю жизнь, если не больше. И случается же такое в жизни. Ладно, а сейчас-то что делать? Рассказать всю правду Петру и тем самым убить лучшего друга, который только-только выкарабкался из тяжёлой болезни? Нет, этого я никогда не сделаю. Пусть жизнь сама решает, как быть.