Дублинцы. Улисс (сборник)

Выбранная форма хорошо подходила для подведения итогов романа, которое Джойс решил осуществить весьма оригинально: проделав разложение героев, сведение их к неким универсальным категориям, первоэлементам. Здесь сохранялся и ставший привычным для него принцип миметизма, усвоения формою качеств и черт содержания: ибо форма тоже была разложена до предела, сведена к набору простейших блоков вопрос – ответ. Но эти достоинства сопровождались и большою опасностью: разумеется, совсем не случайно стиль катехизиса никогда не был стилем художественной прозы, ибо он, особенно взятый в больших количествах, почти неизбежно кажется монотонен и сух, педантичен и догматичен. «Итака» очень велика, и некоторой монотонности, утомительности, возможно, автор не избежал (говорю из объективности, ибо погрузившийся в Джойса думать так не способен). Но в главном задача решена виртуозно: самый сухой из стилей оказался насыщен человеческим содержанием, проникнут юмором, эмоциями, даже лирическим волнением… Необычность и риск предприятия импонировали творческой натуре Джойса, и «Итака» была его самым любимым эпизодом.

Что же до «разложения героев», то его идею Джойс высказал весьма четко в письме Баджену от 28 февраля 1921 г., которое всегда и непременно цитируют, говоря об «Итаке».

«Я пишу „Итаку“ в форме математического катехизиса. Все события разрешаются в свои космические, физические и психические эквиваленты; например, прыжок Блума во двор, набирание воды из крана, мочеиспускание во дворе, курительный конус, зажженная свеча и статуэтка, так что не только читатель будет знать все и знать в самом лобовом и холодном виде, но в итоге Блум и Стивен превращаются в небесные тела, в странников, подобных тем звездам, на которые они смотрят». В другом письме Джойс говорит, что он производит «математико-астрономико-физико-механико-геометрико-химическую сублимацию Блума и Стивена (черт бы их взял обоих)».

Сущность проделываемого в «Итаке» тут выражена довольно ясно, и только стоит сказать два слова о смысле и следствиях такой «сублимации». Будучи разложен на эквиваленты, Блум перестает быть тем же человеком, что был, и предстает в своем общечеловеческом существе как человек обобщенный; именно в знак этого автор наделяет его в конце, по завершении операции, новым именем: Всякий-и-Никто

. Здесь, в этой процедуре разложения и обобщения, у Джойса намечается новый взгляд на человека и новый подход к нему, новая антропология, довольно близкая к той, которая гораздо поздней, через три-четыре десятилетия, развита была Леви-Строссом, а за ним и другими структуралистами. «Итака» вообще богата теоретическим содержанием, и за иронической формой тут много умных и новых (тогда) вещей, выражающих собственный опыт и взгляд автора: бесспорно, еще и поэтому эпизод был любимым. Вместе со «Сциллой и Харибдой» и «Быками Солнца» это – один из самых интеллектуально насыщенных эпизодов романа.

Структуралистский мир «Итаки» построен не по сюжетному, синтагматическому принципу, а по смысловому, парадигматическому: тут каждая вещь или факт не вставляются в сюжетные нити, но просматриваются во всем спектре-веере своих значений и соответствий в разных контекстах, пластах реальности, etc., которые выстраиваются в «парадигматическую лестницу» данной вещи. Взглянем ради примера, какова парадигматическая лестница – самой «Итаки» как таковой. Итак, «Итака» – что это?

– жилище Блума, Экклс-стрит, 7;

– сам Блум, вернувшийся к себе: обретший истинного себя, пройдя странствия, будучи разложен и вновь сложен;

– утроба, материнское лоно, куда Всякий и Никто возвращается как мужедитя;

– темный кружок-точка: Ничто, Тартар, топос начал и концов всего;

– текст: завершающий эпизод романа.