Дух времени. Введение в Третью мировую войну

Не значит ли всё это, что куда точнее смотреть на экономику как на отношение ценностей и потребностей (где одно определяет другое, а вместе они создают основу для этой самой экономики), нежели как на привычные нам «товар» и «деньги»? То, что мы хотим получить в результате любых обменов — «выйти в это» (по аналогии с формулировкой «выйти в кеш»), — это фактическая ценность, необходимая для удовлетворения наших потребностей. Но дальше многое зависит от понимания сути феномена потребности — если потребность связана с представлением о времени, то ценностью становится не только то, что мне нужно сейчас, но и то, что мне может понадобиться в будущем. У моих бабушек (ровесниц Великой Октябрьской социалистической революции) в шкатулках хранились украшения, а в сервантах — по набору серебряных столовых приборов. Эти украшения практически не носились, а приборы не использовались, их ценность состояла в том, что когда-нибудь, «когда будет совсем плохо», они могут быть обменяны на еду. Странно ли, что так рассуждали женщины, пережившие блокаду Ленинграда от первого до последнего дня?

Славные граждане свободных Афин долгое время не могли понять, что за странная идея у Фемистокла — строить флот. Зачем? Первая «История» — геродотовская — возникнет позже, греко-персидские войны ещё не начались, то есть ещё никто не знает, что военный флот может понадобиться и насколько он может быть важен. Да, с миелинизацией лобных долей у Фемистокла, а потом и у Перикла, судя по всему, дела обстояли ощутимо лучше, чем у подавляющего большинства их современников. Представьте себе, насколько высок должен быть уровень абстракции, воспроизводимый мозгом этих государственных мужей! Они, опираясь на свои достаточно примитивные, не подкреплённые инструментально представления о прошлом, заглядывали в будущее и пытались овладеть им, готовясь на случай возможного

нападения персов. Зная всё, что мы знаем теперь, это кажется элементарной задачей, но тогда — для тех людей и до того, как всё это произошло, — она была сложнейшей. Навык представлять будущее, воображать его, видеть — радикально новая вещь. Да, потом была битва при Марафоне, поход Ксеркса, триста спартанцев, то, другое, и лишь осознанная на опыте угроза персидского вторжения привела к формированию Делосского союза и его казны, когда 208 городов-союзников собрали на Делосе 460 амфор серебра союзной «казны» (смехотворное, надо признать, количество для античного МВФ, а зная еще страсть греков к преувеличению, — взять хотя бы абсолютно фантастические цифири персидского войска у того же Геродота, — вряд ли этих амфор-талантов вообще было больше сотни). Иными словами, именно благодаря возникновению будущего в головах людей они начинают понимать суть денег, и именно желание овладеть угрожающим будущим превратило в свое время греческое серебро в «деньги», хотя бы отдалённо напоминающие те, что мы привыкли считать деньгами.

Мы живем в медийном пространстве, у нас нет никаких ограничений по доступу к информации, в том числе исторической, — мы знаем о том, насколько чудовищна может быть война, но даже в этих условиях социологи фиксируют загадочный феномен — современные развитые общества не только перестали бояться войны, они соскучились по ней! То есть, даже зная, благодаря доступности информации, обо всех ужасах, сопровождающих войну, мы перестаём бояться её, когда из жизни уходят её последние свидетели. Каким же было восприятие исторического «времени» в древнем мире — без книг, без видения масштаба геополитических процессов и документального кино? Предельно примитивным, но такими же были и деньги. Деньги и отношение к ним есть зеркало понимания соответствующим обществом истории и его способности к формированию представлений о будущем. Они нужны как гарант — пусть и предельно ненадёжный и виртуальный (о чём, впрочем, человек, как правило, не догадывается) — возможности получить в этом непредсказуемом будущем те ценности, которые будут нужны человеку для удовлетворения его потребностей в предстоящем. Именно этим обусловливается и важность «эквивалентности» денег (в нынешней ситуации к этому примыкает на тех же основаниях и характеристика «свободной конвертации валюты»), поскольку мы не понимаем, что именно нам в этом будущем может понадобиться и сколько всё это будет стоить. Чем драматичнее представляется нам будущее — «нечего будет есть», «не на что будет жить», «заболеешь, состаришься, и никто о тебе не позаботится» и т. д., тем большую потребность мы испытываем в наличии денежных накоплений — «на чёрный день», «под подушкой», «гробовых». Мы жаждем их, как тревожный больной транквилизаторов.