– Разумеется. Не для нас с вами – мы покинем его. Но монады, которые становились лучше внутри нас на протяжении нашей жизни, превратятся в новых людей, в новые умы. Наука будет развиваться бесконечно, делая жизнь людей радостнее, а их самих – умнее, здоровее, нравственнее.
– Я знаю, что при всей его склонности к точным наукам, Ньютон – искренне верующий человек. А как в вашем случае сочетаются вера и исключительные знания?
– Абсолютно естественно. Отдельные обрывки знания лишь отделяют человека от Бога. А по-настоящему глубокие знания неизбежно возвращают к Нему.
– Мне кажется, ваше учение весьма оптимистично.
– Иначе быть не может. Оглянитесь вокруг. Во Вселенной нет ничего бесплодного. Нет смерти, нет хаоса, нет беспорядочного смешения. Вся природа одушевлена. Каждая частица в ней имеет собственную силу, энергию, развитие. Все вместе они стремятся к Совершенству. За всей Вселенной внимательно присматривает ее Создатель. Воистину, мы живем в лучшем из миров.
– Но при этом мы все равно умираем. Когда-нибудь придет конец и всей Вселенной.
– Конца Вселенной не будет никогда. Конец – это что-то связанное со временем. Хотя я не могу это доказать научно, но интуитивно уверен, что и время, и пространство – величины относительные. В глубинах Вселенной время может ускоряться, замедляться и даже останавливаться. Полагаю, что окончательного совершенства нет. Бог будет улучшать мир бесконечно.
– Возможно. Спасибо вам огромное за беседу. Ваш оптимизм действительно дарит надежду.
На прощание я как бы невзначай протянул ученому небольшой, но тугой кошелек с серебряными монетами. Вероятно, там была пара скромных месячных жалований одинокого мыслителя. Я знал, что герцог уже несколько месяцев задерживал ему плату, рассердившись на то, что Лейбниц недостаточно усердно работает над историей Ганновера. В результате тот едва сводил концы с концами; случалось, ему не хватало средств даже на еду и лекарства. Лейбниц поблагодарил меня и аккуратно убрал подарок в карман.
По возвращении в Париж я представил подробный рассказ и выводы руководству Академии, а затем и лично королю. Вывод состоял в том, что конфликт двух великих ученых на деле не имеет никакого смысла. Они оба, параллельно и независимо друг от друга, совершили величайшую революцию в математике. Ньютон совершил такую же революцию и в физике, а Лейбниц, развивая их общие идеи, изобрел целостную систему, навсегда ставшую основой высшей математики.
Сравнивая Ньютона и Лейбница, невозможно определить, чей вклад в развитие науки более весом. Они оба были абсолютными гениями.
Хотя сами они считали друг друга противоположностями, у них было много общего. Оба в юности были самоучками, предпочитая книги живым учителям. Оба сторонились женского пола, не были женаты, не имели детей (Ньютон, вероятно, остался девственником; у Лейбница были отношения, но недолгие). Оба остро воспринимали критику своих работ, что во многом и вызвало их конфликт. Оба для своего времени прожили долгую жизнь – Лейбниц скончался в 70 лет, Ньютон – и вовсе в 84.
Возможно, если бы Ньютон и Лейбниц не были непримиримыми врагами, а работали бы много лет вдвоем, то смогли бы сформулировать некий прообраз теории относительности на основе феноменальной интуиции Ньютона в области физики и идей Лейбница об относительности времени и пространства. Впрочем, такая теория настолько опережала бы уровень науки эпохи, что вряд ли кто-то из их современников смог бы ее оценить и даже просто понять.
Незадолго до кончины Ньютон написал в дневнике: «Не знаю, как меня воспринимает мир, но сам себе я кажусь только мальчиком, играющим на морском берегу и иногда отыскивающим яркие камушки и ракушки. В то время как океан истины расстилается передо мной неисследованным».
Вероятно, и сегодня великие ученые и философы согласились бы с этими словами.