Дунай: река империй

Семьдесят лет назад, когда венгры еще только осваивались в новых для себя, узких государственных границах, публицист Лайош Фюлеп сравнил свою страну с речным паромом между Востоком и Западом: “Все прошлые формы венгерского общественного бытия взяты на Западе, и лишь по прошествии времени, не поспевая за Западом, Венгрия оторвалась от него, как отрывается от своей роты слабосильный солдатик”. На каком берегу застрял этот паром? К концу прошлого века венгры в очередной раз догнали большую европейскую роту и должны бы теперь в общем строю успокоиться. К этому в эссе “О памяти и забвении” призывал Дьёрдь Конрад: “Каким он был, двадцатый век? Самонадеянным и безответственным. В начале столетия молодые люди считали, что могут, отбросив буржуазную осторожность, свойственную их родителям, пуститься в грандиозные исторические авантюры. Итогом стала бездна смертей и бесчеловечности, ибо у грандиозных планов и цена грандиозна. Чем дерзновеннее начинание, тем больше в нем безответственности и насилия. Не надо жалеть о том, что нынче уже мало кто хочет перевернуть порядок вещей… В Европе никто не мечтает о новеньком, с иголочки мире”.

Классик жанра художественной мистики британец Алджернон Блэквуд посвятил венгерскому Дунаю рассказ “Ивы”. Сюжет истории начала XX века изысканно прост: два путешественника, спускающиеся от Вены к Будапешту на байдарке, в пору летнего ветреного половодья останавливаются на привал на заросшем ивами островке посередь разлившейся реки. “Ивы здесь непрерывно колышутся, отчего кажется, что поросшая кустами равнина движется сама по себе, будто живая. Ветер гонит по ней волны – листвы, а не воды, – и она становится бурным зеленым морем, когда же листья подставляют солнцу обратную сторону – серебристым”. Череда пугающих и странных событий убеждает путников в том, что они стали игрушками неведомых сил, случайно оказавшись рядом с границами чужой вселенной: “Завеса между разными мирами истончилась именно здесь, через это место, где, как через скважину, глядят на землю невидимые неземные существа”. Спасение в одном – сидеть, дожидаясь, пока Дунай не отвлечет свое внимание, не примет в жертву и не пошлет “дорогой воды и ветра” кого-то другого. Герои повествования чудом избежали, нет, не смерти, но мучительного исчезновения в потустороннем речном бытии.

Примерно по маршруту героев рассказа Блэквуда (настоящая слава, кстати, пришла к нему в середине 1930-х годов, когда руководство радиовещательной корпорации BBC пригласило писателя к микрофону – читать в вечернем эфире рассказы о привидениях) я проследовал, направляясь из Эстергома в столицу Западной Трансданубии Дьор. Выезжать мне пришлось так рано поутру, что не пробудились еще и птицы. Габсбургского провинциального образца вокзал размещался на дальней цыганской окраине города, на опушке рощи рядом с убитым пролетарским кварталом; накрапывал дождик, природа хмурилась. Наконец подали мой железнодорожный экспресс; он состоял из одного, почтенного возраста, вагона с дизельным двигателем. Я оказался единственным пассажиром, и вагоновожатый с темным помятым лицом под малиновым околышем, компостируя билет, неодобрительно скосил на меня красный глаз Дракулы. Наконец мы тронулись в путь – торжественно и медленно, в мелком дребезжании оконных стекол в рассохшихся рамах, в тонких масляных испарениях дизтоплива, под зуммер угодившей в транспортный полон мухи. Справа в кривых проплешинах леса мелькал Дунай, то придвигаясь прямо к узкоколейке, то отгораживаясь от нее широкими болотистыми прогалинами. Берега сплошь поросли ивами, спускающимися прямо к воде, ведь ивы любят сырость. Ветер колыхал ветви, но ветра я не слышал, и ивы в утренних сумерках шевелились молча.

Я вроде бы держался бодро, но в каком-то беспокойстве безуспешно искал себе занятие: газетные статьи не лезли в голову, мобильной связи не было, приложения айпада казались надоевшими, не подключались даже наушники смартфона. Я не мог ни на чем сосредоточиться, и дорога, обычно располагающая к размышлениям, лишь рассеивала мысли. Вот старый вагон вдруг заскрежетал всеми своими суставами, судорожно дернулся, остановился, стихла пленная муха, серо-зеленый пейзаж за грязным окном замер, только уходила в непрозрачную даль мутная река да ивы трепетали беззвучно. По непонятной причине дизель простоял не то полчаса, не то дольше – не знаю сколько, хотя я поминутно поглядывал на часы, утратив в этой вагонной консервной банке еще и ощущение времени. Видимо, примерно про это у Блэквуда написано: так Земля движется сквозь космос. Неужели правда, что Дунай – громадная мистическая трещина, прореха, через которую сообщаются разные миры, граница неведомых силовых линий, на которой сталкиваются и приходят в тайное взаимодействие неприродные явления природы?