Вербовку сторонников Вейсгаупт поначалу прицельно вел среди ингольштадтской профессуры, а затем, для ускорения дела и расширения диапазона поиска новых братьев, вступил в масонскую ложу в Мюнхене. Общество озаренных – в лучшую пору – насчитывало в своих тайных рядах до двух тысяч членов, все сплошь дворяне, в их числе даже пара-тройка членов немецких княжеских семей, а также поэт Иоганн Вольфганг Гёте. Предполагалось, что иллюминаты, поднимаясь по общественной лестнице, в конце концов попадут в разные правительства и смогут изнутри влиять на их деятельность – в сторону просвещения и общественной эмансипации. Учение illuminati основано на мистицизме и оккультных практиках, но баварские власти в 1784 году запретили орден Вейсгаупта не поэтому. Курфюрсту Карлу Теодору не могло понравиться, что выдвинутая “просвещенными” цель – облагородить человечество путем “строительства нового Иерусалима” – на практике выражалась в намерении заменить монархическое правление республиканским, заодно упразднив частную собственность и наследственные права. Участие в ордене объявили преступлением, и Спартак-Вейсгаупт вынужден был бежать из Баварии в Тюрингию, где до конца жизни сочинял апологии иллюминатов под покровительством герцога Августа Саксен-Гота-Альтенбургского.
Почему-то этот баварский иллюминат не давал мне покоя. Кудрявый и лысоватый, с хищноватыми чертами умного лица, в треуголке и в черном плаще, Адам-Spartacus, как мне казалось, должен был иметь какую-то связь с потаенными смыслами реки, на берегах которой он заложил свой секретный орден. В Ингольштадте я оказался как раз в мае; местные иллюминаты могли бы (если бы пронесли через время свет озарения) в эту пору праздновать под цветущими вишнями очередную годовщину своей организации. Городок выглядит по-баварски сытым и опрятным, тщательно лелеет старую крепость, в застенках которой в годы Первой мировой войны, напомню, томились будущий французский президент и будущий советский маршал Михаил Тухачевский. Университет, в котором преподавал Вейсгаупт, уже два с лишним века как по финансовым причинам переехал в Мюнхен. Но после Вейсгаупта в ингольштадтском вузе успел поработать и знаменитый литературный персонаж, естествоиспытатель Виктор Франкенштейн из романа Мэри Шелли. Доктор Франкенштейн, “выслеживавший природу в самых сокровенных ее тайниках”, пытался преобразовать мертвое тело в совершенного человека, но гальванизировал не чудесного Современного Прометея, а уродливого монстра. Получается, что на дунайских берегах существовавший в реальности исследователь вознамерился создать идеальное общество, а другой, выдуманный ученый вознамерился произвести идеального Homo sapiens. Оба потерпели поражение. Говоря выспренним языком Мэри Шелли, “дух добра сделал все возможное, но тщетно. Рок был слишком могуществен, и его непреложные законы несли ужасную гибель”.
Может быть, вот он, этот смысл: река как судьба? Течение реки предопределено, оно сильнее человека. Скажем, повернуть Дунай обратно, чтобы он переливался с востока на запад, было бы неподвластно даже воле коммунистического генерального секретаря, даже научно-инженерным умам советского Министерства мелиорации и водного хозяйства. Трассу реки можно подкорректировать, но Дунай невозможно остановить, его нельзя уничтожить. Река в этом смысле – высшая сила, которая только и мыслится в образе божества. Сознание человека подобно пучине (“Всякий отчетливый образ, рождаемый разумом, погружен в свободно обтекающую его струю”, – писал в “Принципах психологии” Уильям Джеймс), но этот “поток сознания” – еще и метафора очевидного нам в прологе пьесы эпилога: робкое начало, бодрое продолжение, мощная зрелость, неминуемость океана.