Дунаю свойственна двусмысленность. Это река великой немецкой идеи, обращенной Гитлером в шовинизм, река концлагеря Маутхаузен, мертвая вода, в которой топили евреев в Будапеште и Нови-Саде. Дунай – это и река спасения евреев, ведь по его живой воде только в 1938 году из Германии, Чехословакии, Польши, Австрии смогли перебраться в направлении Америки и Палестины почти десять тысяч беженцев. В конце 1939 года еврейские организации из Югославии организовали караван из трех пассажирских судов, на которых отправились вниз по течению еще около тысячи человек. Эту трагическую историю в деталях описывает сербский историк Ранко Яковлевич: поскольку у несчастных не было транзитных виз и не хватало средств на фрахт морского судна в Сулине, их вернули “на край света”, в маленький сербский городок Кладово. Пассажиры “транспорта Кладово” провели здесь почти год, дожидаясь возможности покинуть Европу, но многие дождались лишь смерти: война и нацистская оккупация пришли быстрее. До Святой земли сумели добраться лишь две сотни человек…
В 2008 году венгерский режиссер румынского происхождения Корнел Мундруцу успешно прокатил на Каннском кинофестивале фильм “Дельта”, на венгерском языке повествующий о бытии румынских низовий Дуная. Наряду с влюбленной парой, которая пытается построить в голубой протоке деревянный дом счастья на сваях, главный герой этой артхаусной ленты об отчуждении и инцесте – собственно Дунай, величаво оформляющий общий киноплан и показанный в верной холодно-сероватой гамме под резкую музыку virtuoso Феликса Лайко. Этот Лайко, венгр из Воеводины (мне доводилось слышать его скрипку в медно-духовом оркестре Бобана Марковича), исполнил в “Дельте” не только саунд-трек, но еще и основную мужскую роль, присоединившись к съемочной группе после внезапной смерти уже прошедшего все кинопробы Лайоша Бартока. Дельта реки задолго до премьеры фильма потребовала свою жертву.
Порочное влечение вернувшегося с европейского гастарбайтерского промысла на нищую родину Михаила к своей неказистой младшей сестре Фауне прочитывается на фоне живописной флоры дунайской дельты как протест против тупого мироустройства. Воспринимает этот протест и гармонирует с ним единственно вечная и бесконечная речная природа. Уставшего от унылого течения киножизни зрителя ждет естественный финал: реальные мужики-односельчане категорически не готовы смириться с чувствами Михаила и Фауны. Они являются на разборку с прелюбодеями всем миром на флотилии рыбацких лодок; прекрасный дом на воде не спасает от народного гнева, оказавшись избушкой на курьих ножках. Кстати, до того как почувствовать необычное влечение, Михаил и Фауна не виделись много лет. Вероятно, речь идет о ситуации, характеризуемой сексологами как genetic sexual attraction – кровосмешение, вызванное встречей после долгой разлуки; брат и сестра попросту не ощущают себя сиблингами. Режиссер Мундруцу нарушил этические запреты, описанные сто лет назад еще одним жителем долины Дуная, Зигмундом Фрейдом, в работе “Тотем и табу”.
“Дельту” мне пришлось воспринимать по-венгерски, поскольку не удалось достать копию фильма на другом языке. Плавное журчание непонятной мелодичной речи прекрасно дополняло кинокартинку. Из-за незнания ли венгерского языка или по другим причинам, но ключевыми мне показались “молчаливые” сцены фильма, например невыносимо медленное, выматывающее внимание производство стен речного дома. Все это снято стопроцентно лаконично, да еще статичной камерой: Михаил одну за другой неторопливо приколачивает сосновые рейки к горизонтальным каркасным балкам. Под грохот молотка неширокие доски постепенно закрывают от зрителя солнечный водный пейзаж. Между мной и Дунаем возникает глухая стена, The Wall. С таким настроением сколачивают гробы.
“Дельту” я обсудил с Андреем Плаховым, московским кинокритиком, который из тридцати последних Каннских фестивалей не пропустил, кажется, ни одного. Андрею фильм Мундруцу показался крепким примером центральноевропейского кино – недаром действие происходит в дельте Дуная, объединяющего этот регион так же, как объединяет Россию Волга: “Но это не духоподъемное объединение, а песнь декаданса и запретной любви. Упаднические духи задворок Европы по-прежнему витают над дунайской территорией, хотя она и числится теперь Европейским союзом”.