Дуновение из-за кулис. Записки драматурга

Но были моменты и открытых реакций, особенно во втором действии, когда появились специфические персонажи (банщик и бармен) с их сочным, необыкновенно естественным и даже обаятельном существованием в роли. Актеры немного бравировали той легкостью, которую нашли, слегка даже пережимали в импровизации. (С «исходящим реквизитом» были трудности, достать что-нибудь стоящее для «пикника» не всегда получалось. Поэтому, потчуя гостей, вместо слов «Маша, огурчика! Вот рыбки я вам положу… Икорки, Маша!» Филиппов с Варгановым приговаривали: «Маша, колбаски отдельной! Вот плавленый сырок!»). Но эти вольности им прощались. Публика весело и, теперь можно сказать, легкомысленно аплодировала, когда между Кингом и Табуновым произошел такой диалог: «Кинг. Вы ломали этих людей, отвлекая их от главного их призвания и… таланта, если хотите! Табунов.

В чем их талант? Кинг. В коммерции! В древнейшем и исконнейшем человеческом занятии.

Табунов. С коммерсантами мы разобрались много лет назад. Кинг.

Не до конца, не-ет!.. И они вам еще это докажут!» В этом месте (на тех спектаклях, что я видел) были «выходки» и даже эксцессы. Кто-то свистел, громко кричал, топал, а один раз какая-то пара, с шумом хлопнув сидениями, встала и демонстративно вышла из зала.

Пока они шли, я их разглядел. Это была молодая чета, выделявшаяся из публики подчеркнуто «забугорым» обликом (в стиле одежды, прически, парфюма), который тогда был доступен лишь тем, кто часто бывает или работает заграницей. Такого типа зрители теперь появляются в театре с телохранителями. Что это был за протест, я так и не понял. (А может быть, это были дети кого-либо из членов Политбюро?) Неординарные реакции случались и в других местах. Игорь и Борис рассказывали мне, что ни один спектакль не проходил спокойно, а заканчивался неизменно овацией и скандированием. Зрители приветствовали, как у нас говорилось, и «правый угол» и «левый», – (интеллигентные персонажи с их не вполне оправданными амбициями располагались в правой стороне сцены, «новые русские» с их комплексами и тайными расчетами – с левой.) Зрители, как рассказывали мне, выйдя из театра на Тверской бульвар, подолгу не расходились, бродили, спорили. А семейная пара, приглашенная одним из актеров, после спектакля ругалась на своей кухне всю ночь.

Романтизм русского интеллигентного общества – явление фантастическое. Не пройдет и десяти лет, как их чистая преданность идеалам, бескорыстие, благодушие, а также и элементарный достаток будет перемолото крупным помолом агрегатом по имени «рынок», о котором они втайне мечтали. Идеалистами оказались и сами актеры в своих надеждах на перемены, и автор.

Лет через десять я, как и многие, настроился посмотреть телевизионную встречу деятелей культуры и бизнеса в прямом эфире. Славные наши актеры из разных театров и фильмов – один другого знаменитее – принарядившись, как говорят, «причепурившись», пришли вовремя, а вот толстосумы, о ком мы, зрители, ни ухом, ни рылом, что-то запаздывали. Когда стало ясно, что они совсем не придут, ведущий и актеры сыграли унизительный хеппенинг – сели друг с другом попить кофейку, как будто век об этом мечтали. Позже социальные роли еще четче определились: корпоратив собственников и его обслуга. Сейчас вместо прежнего архаичного «новые русские» всё чаще звучит «новый правящий класс» и даже «новое дворянство».

Вернусь к премьере. Несмотря на обилие именитых гостей, (а возможно, именно поэтому) Андрея Александровича Гончарова в этот вечер в театре не было, и в этом отсутствии был какой-то настораживающий нас с Морозовым знак. Нам передали телеграмму: «Морозову и Арро. От всего заболевшего сердца поздравляю творческий коллектив с премьерой в новой интонации в репертуаре театра. От всей души желаю успеха. Гончаров». Мы с женой устроили для участников спектакля банкет, но силы берегли – ведь назавтра предстояла еще одна премьера. Но без Гончарова чего-то не хватало.