Читаем Дураки и умники полностью

— Да в том-то и дело, что тот опыт теперь мало что значит. Теперь уже неважно, какой ты журналист, а важно только, какой ты коммерсант. Да, я знаю, как делать газету, но совершенно не знаю, как делать деньги. Так что очень может быть, что и со мной случилось бы все то же самое, что случилось с Сережей. Конечно, во многом он сам виноват, но я знаю одно: в прежние времена такого просто не могло произойти. Плохого редактора просто сняли бы и заменили хорошим, а на газете это никак не отразилось бы, понимаешь? А теперь так: погибаешь — ну и погибай!

— Ладно, не расстраивайся, давай выпьем за наш старый «Комсомолец» и за всех, кто в нем когда-то работал!

Выпили, и Соня, наконец, расслабилась, перестала быть подчеркнуто строгой.

— Я знаю, ты сердишься на меня за ту историю, с дублерством. Я тогда дурака свалял, даже не знаю, что меня дернуло, давно хотел тебе сказать, но случая не было. Ты меня прости, Соня, за ту глупость, мальчишество, прости, ладно? Давай выпьем сейчас и забудем, хорошо?

— Да я уж забыла давно ту историю, — с нажимом сказала Соня, давая понять, что за Зудиным числится кое-что еще.

Видно было, однако, что ничего она не забыла.

— Неужели все еще сердишься? — улыбался Зудин, словно поддразнивая ее.

Она опять подумала, что он сильно изменился — раздобрел, какое-то новое выражение в лице появилось — снисходительно-покровительственное, что ли, а взгляд все такой же, порочный, девки, небось, до сих пор с ума сходят.

— Видишь ли, Женя. Мне почему-то кажется, что та история сыграла некоторую роль в твоей дальнейшей судьбе, и притом — не лучшую.

— Ну что ты! Напротив. Если хочешь знать, я тогда, благодаря этому эксперименту, этой игре, впервые почувствовал, что способен на что-то большее, чем просто прозябать в отделе новостей областной газеты. Я как будто комплекс какой-то в себе преодолел. Вы же все такие великие были — Ася, Сева, ты, Валерка Бугаев, что бы ни написали — все «классика». Кто я был для вас? Мальчишка, бездарный журналист. А тут я вдруг понял простую вещь: неважно, что ты на самом деле из себя представляешь, важно, какое ты занимаешь место. Я сидел в твоем кресле и думал: вот будь я на самом деле редактором — мой голос был бы здесь решающим, независимо от того, хуже Севы я пишу или лучше. Власть сильнее таланта.

Соне не хотелось с ним спорить. Она слушала и не слушала, думая все еще о прежнем «Комсомольце», о ребятах, о том, как все было каких-то пять лет назад… Зудин заметил ее рассеянность и решил, что пора приступать к главному, ради чего он прилетел в Черноморск.

— Послушай, — сказал он как бы между прочим. — А чем у тебя закончилась та история с Рябоконем? Ты, кажется, в суд на него подавала? Был суд?

Соня отмахнулась:

— Да ну! Не хочу об этом вспоминать.

Она устала от этой истории. Ни один из написанных ею за всю жизнь материалов не стоил ей так дорого — стольких нервов, стольких разочарований. Не раз вспоминала потом, что умные люди предупреждали ее еще тогда, после сессии облсовета, где она выступила против Рябоконя, в защиту незаконно снятого Твердохлеба, чтобы побереглась, что губернатор ей этого не простит. Она только отмахивалась: что такого он может ей сделать? Оказалось, были правы: Рябоконь ее все-таки достал, еще как достал!

Перед ноябрьскими праздниками 91-го года в «Народной газете», где она только-только начинала работать, напечатали ее статью о первых шагах новой областной администрации. Рябоконь рвал и метал: «Как она посмела!» В статье были убойные факты про то, как он расправляется с кадрами по всей области, как партийную собственность раздает направо-налево, в том числе своим друзьям и родственникам, как уже начал разгонять колхозы, притом самые богатые, крепкие… В Благополученске статья произвела настоящую сенсацию, многие ведь уже решили, что теперь против новой власти и слова нельзя сказать, и вдруг — такое. Соне звонили: «Здорово ты этому борову поддала! А не боишься? Он же ни перед чем не остановится…»

Реакция Рябоконя проявилась буквально через неделю. Как-то вечером заехал Коля Подорожный и, смущаясь, рассказал, что записывал на днях интервью с губернатором для «Свободного Юга» и сдуру задал ему в числе других вопрос о Сониной критической статье, про которую все только и говорят в городе. Как, мол, он относится.

— Он мне про тебя такого наговорил! Я даже не могу повторить, если хочешь, оставлю кассету, сама послушай.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кузькина мать
Кузькина мать

Новая книга выдающегося историка, писателя и военного аналитика Виктора Суворова, написанная в лучших традициях бестселлеров «Ледокол» и «Аквариум» — это грандиозная историческая реконструкция событий конца 1950-х — первой половины 1960-х годов, когда в результате противостояния СССР и США человечество оказалось на грани Третьей мировой войны, на волоске от гибели в глобальной ядерной катастрофе.Складывая известные и малоизвестные факты и события тех лет в единую мозаику, автор рассказывает об истинных причинах Берлинского и Карибского кризисов, о которых умалчивают официальная пропаганда, политики и историки в России и за рубежом. Эти события стали кульминацией второй половины XX столетия и предопределили историческую судьбу Советского Союза и коммунистической идеологии. «Кузькина мать: Хроника великого десятилетия» — новая сенсационная версия нашей истории, разрушающая привычные представления и мифы о движущих силах и причинах ключевых событий середины XX века. Эго книга о политических интригах и борьбе за власть внутри руководства СССР, о противостоянии двух сверхдержав и их спецслужб, о тайных разведывательных операциях и о людях, толкавших человечество к гибели и спасавших его.Книга содержит более 150 фотографий, в том числе уникальные архивные снимки, публикующиеся в России впервые.

Виктор Суворов

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Бывшие люди
Бывшие люди

Книга историка и переводчика Дугласа Смита сравнима с легендарными историческими эпопеями – как по масштабу описываемых событий, так и по точности деталей и по душераздирающей драме человеческих судеб. Автору удалось в небольшой по объему книге дать развернутую картину трагедии русской аристократии после крушения империи – фактического уничтожения целого класса в результате советского террора. Значение описываемых в книге событий выходит далеко за пределы семейной истории знаменитых аристократических фамилий. Это часть страшной истории ХХ века – отношений государства и человека, когда огромные группы людей, объединенных общим происхождением, национальностью или убеждениями, объявлялись чуждыми элементами, ненужными и недостойными существования. «Бывшие люди» – бестселлер, вышедший на многих языках и теперь пришедший к русскоязычному читателю.

Дуглас Смит , Максим Горький

Публицистика / Русская классическая проза