Дурацкая жизнь

Жолудь. Но другого у нас ничего нет… Наверное, и не будет… Что же делать?

Где-то там, за дверьми, что-то со страшным грохотом отодвигается — похоже, что шкаф; возникает взъерошенный, заспанный, дрожащий и жаждущий опохмелиться Кулеба.

Кулеба(нежно и трепетно). Пить, братцы, выпить бы… Братушки, братки… Ничего там у вас не завалялось, а? Помогайте мне, сестры и братья?

Люся. Ну, и рыло! (Прячет голову под подушку.)

Кулеба. Мужик, погибаю… горю… Ты меня понимаешь, мужик? Сейчас не принять — и точно, загнусь…

Жолудь. У меня всего несколько капель спирта…

Кулеба

(радостно). Мужи-ик!

Жолудь. Для работы…

Кулеба. Работа не помрет, мужик, она еще никогда не умирала… Это мы из-за нее варимся, дохнем — она… Мужик, работа для человека или человек для работы? Получается, что же, мы все для нее? Другом будь, мужик… Ну, мужик…

Жолудь. Но если я вам отдам… Там несколько капель. Для вас — ничто, а мне для контактов…

Кулеба. Да сойдет, мне сойдет… Для контактов — нормально… (Достает бумажник.) Ты бери, сколько надо, мужик, не стесняйся, жизнь подороже… Да бери ты, не бойся, они не фальшивые… Что, мужик? Я кончаюсь, я честно тебе говорю… Ангелы чертями кажутся. Я бы и сам раздобыл — видишь, ноги не идут… Дай дожить, мужик, завтра — жив буду — и тебя до ушей залью, и контактам достанется, и еще чего скажешь…

Маша. Убей его.

Люся опять, вдруг, подскакивает на тахте и дико глядит на Машу.

Кто этот человек? Почему ты его до сих пор не убил?

Жолудь.

Маша, за что?

Маша. Он меня оскорбил. Меня, ты не слышишь? Ты понимаешь — меня. Тебе кажется — не за что? Ты же все видел. Сам видел!

Жолудь. Но, Маша…

Маша. Убей его. Ты же мужчина. Я тебя прошу. В первый раз я прошу: защити. Он — хам. Убей его. Господи, Солнце, Господи!.. (Плачет, уходит, вдруг, прочь из комнаты.)

Жолудь(торопится следом). Маша… Маша… Маша…

Кулеба(стоит и мутно глядит на Люсю; неопределенно произносит). Тварь…

Люся(стиснув, вдруг, кулаки). Ты! Ты! Ты!..

Кулеба. Ну, ты, проститутка…

(Направляется к тумбочке, на которой зеркало, флакон с одеколоном.)

Люся. Ты сам! Ты сам!..

Кулеба. Да, я сам, и я сам… Вот посдаю всех вас в милицию — узнаете…

Люся. Ты нас? Ты — нас??.

Кулеба. Именно, что вас… (Отвинчивает крышку у флакона.) Заслон вам поставим… Будет вам, овцам паршивым, доброе стадо портить… (Принюхивается и тут же отшатывается, как от удара.)

Люся. Боров! Скотина!..

Кулеба. А тебя, спидоноска, еще лечиться заставлю. На человека похожа будешь… (Трясущимися губами пересасывает в себя содержимое флакона.)

Люся. На себя погляди! Если бы кроме тебя на земле сейчас никого больше не было, и через тысячу лет тебя бы одного раскопали — всех бы с тоски перекосило! У тебя же на морде нарисовано — мразь! Написано — конец всему! Надеяться не на что!

Кулеба внезапно закашлялся — одеколон, похоже, пошел не впрок, его перегнуло пополам, скрючило и закрутило…За окнами грохочет поезд, кажется, сотрясая все сущее. Люся обрушивается на диван и плачет. Наконец, Кулебу отпускает, он переводит дух, по лицу текут слезы, но, вместе с тем, и блаженство на том же лице… Поезд стихнул вдали. Кулеба опускает в кресло, вытягивается, умиротворенно закрывает глаза. Вдруг, словно спохватывается, ищет по карманам, достает сигареты, зажигалку, закуривает; и опять блаженно вытягивается, закрывает глаза. Появляется Жолудь. Сразу направляется к Люсе.

Жолудь. Простите… хочу попросить…

Люся(подскакивает). Что?! Что?!

Жолудь. Маша… ей плохо… Подумал… может быть, вы…

Люся. Сам, ты сам!.. Твоя жена — сам!.. А кто я тебе — что я?!.

Жолудь. Не хочет меня видеть…

Люся. А я тут при чем?

Жолудь. Ей плохо…

Люся. Кому хорошо? Почему все ко мне?