Дурная кровь

– Я помню все, – сказала Уна. – Не сочтите за преувеличение. Для начала я устроила ей выволочку за то, что они с Сетчуэллом вместе выпивали в баре, о чем она рассказала мне по телефону. Они случайно столкнулись на улице. Марго призналась, что он показался ей другим, не таким, как раньше, и это меня обеспокоило, не буду врать. Она не была создана для романов на стороне, но и счастья не видела. Когда мы с ней пришли в паб, она мне изложила всю историю. Он попросил ее о свидании, но Марго сказала «нет». Я ей поверила, и вот почему: потому что сидела она как в воду опущенная, и все оттого, что сказала ему «нет»… В тот вечер у нее был изнуренный вид. Такой унылой я ее никогда не видела. Она сказала, что к моменту ее случайной встречи с Сетчуэллом Рой не разговаривал с ней десять дней. Они поскандалили на почве того, что его мать приходит в их семейный дом как в свой собственный. Марго хотела по-новому декорировать интерьер, но Рой сказал, что его матушка будет безутешна, если пропадет хоть одна деталь, которую любил его отец. Вот так обстояли дела у Марго: чужая у себя дома, где ей не разрешали отделать комнаты на свой вкус. По словам Марго, у нее целый день крутились в голове слова из «Court and Spark»[3]. «Court and Spark», – повторила она, заметив недоумение Робин. – Альбом Джони Митчелл. Вот это была религия Марго. Джони Митчелл. Марго мне об этой пластинке все уши прожужжала. Так вот, речь о строчке из песни «The Same Situation»[4]: «Caught in my struggle for higher achievements, / And my search for love that don’t seem to cease»

[5]. До сих пор не могу слушать этот альбом. Слишком мучительно. Марго мне сказала, что в тот вечер, когда они с Полом посидели в баре, она сразу пошла домой и рассказала Рою, что произошло. Думаю, отчасти ей было совестно, но отчасти хотелось встряхнуть мужа. От изможденности и уныния она словно говорила: «Было время, когда меня желал кто-то еще». Вот она, человеческая природа, верно? «Проснись, – будто бы говорила Марго. – Нельзя же просто так меня не замечать, отказываться от любых компромиссов. Я не могу так жить». А Рой был не из тех, кто вспыхнет и начинает швыряться тарелками. Думаю, поведи он себя так, а не иначе, ей бы полегчало. На самом-то деле он частенько впадал в ярость, но показывал это тем, что становился еще холоднее и молчаливее. Подозреваю, он так больше и не сказал ей ни слова. По телефону, когда мы договаривались на одиннадцатое число о встрече в пабе, она мне говорила: «Я по-прежнему живу в режиме молчания». Безысходным таким голосом. Помню, я тогда подумала: «Она от него уйдет». Когда мы в тот последний раз встретились в пабе, я ей сказала: «Сетчуэлл – это не лекарство от болячек в твоих отношениях с Роем». Поговорили мы тогда и об Анне. Марго все на свете отдала бы за то, чтобы взять отпуск на пару лет и посвятить себя дочери, а ведь именно этого требовали от нее муж и свекровь: забыть о работе и сидеть дома с Анной. Но она не могла себе этого позволить. Ей приходилось содержать отца с матерью. Мать стала болеть, и Марго считала, что та не должна больше ходить по чужим домам. Пока сама она работала, ей было проще смотреть Рою в глаза и отчитываться о суммах, передаваемых родителям, но свекровь ни за что не позволила бы своему драгоценному, хрупкому сынку горбатиться на пару заядлых курильщиков из Ист-Энда.

– Можете вспомнить еще что-нибудь из того, о чем вы говорили?

– Поговорили мы о клубе «Плейбой», поскольку я оттуда увольнялась. Квартиру я уже купила и теперь подумывала получить образование. Правда, при ее отношении к религии у меня язык не повернулся признать, что я вижу себя в богословии. Немного коснулись политики. Мы обе желали победы Вильсону. А еще я посетовала, что никак не могу найти своего Единственного. Мне уже было за тридцать. Таких в то время считали старыми девами. Перед расставанием я ей напомнила: не забывай, что в моей квартире для тебя всегда найдется свободная комната. И место для детской кроватки».

На глаза Уны опять набежали слезы, которые каплями стекали по щекам. Она взяла салфетку и прижала ее к лицу.

– Простите. Сорок лет прошло, а как будто вчера было. Покойные – они ведь не исчезают. Кабы исчезали, живым было бы легче. Я отчетливо ее вижу. Поднимись она сейчас по этим ступеням, какой-то уголок моего сознания совсем бы не удивился. Она была такой живой. И чтобы она исчезла вот так, без следа…

Робин молчала, пока Уна не вытерла насухо лицо, а потом спросила:

– Что вы можете вспомнить о том, как договаривались с ней о встрече на одиннадцатое число?

– Она мне позвонила, попросила о встрече в том же месте в то же время. Да, говорю, я с радостью. Но что-то меня резануло в ее тоне. «Все в порядке?» – спрашиваю. А она отвечает: «Мне нужен твой совет. Может, я, конечно, схожу с ума. Может, об этом и говорить не следует, но я могу довериться только тебе одной».

Страйк и Робин переглянулись.

– Разве это нигде не зафиксировано?

– Нет, – ответил Страйк.