Дурная кровь

– Длинные черные волосы… смуглая кожа. То ли румынка, то ли турчанка. Аляповатые серьги «кучи», вроде как цыганские. И вообще несколько походила на цыганку. Раньше я с ней не сталкивалась, и карточки ее у нас в регистратуре, понятное дело, не было. У нее явно болел живот, и очень сильно. Подойдя к окошку регистратуры, она попросила срочно позвать врача. Я спросила ее полное имя, и она назвалась Тео… какая-то, неразборчиво. Переспрашивать я не стала – ей определенно было не до того, а потом побежала узнать, кто сможет ее осмотреть. Марго все еще вела прием, поэтому я побежала к доктору Бреннеру. Тот, конечно, в отказ. Оно и неудивительно: очень непростой человек. Никогда мне не нравился. Потом из кабинета доктора Бамборо вышли мать с ребенком, и Марго согласилась принять ту женщину.

– А Тео – это на сто процентов была женщина? – поинтересовался Страйк.

– Вне всякого сомнения, – твердо сказала Глория. – Когда она приблизилась к окошку, я обратила внимание на ее плечи – довольно широкие, но это определенно была женщина. Может, именно из-за этих широких плеч доктор Бреннер потом заявил, что она смахивала на мужчину, но, положа руку на сердце… Я размышляла о нем минувшей ночью, перед нашей с вами беседой. Такого ярого женоненавистника, как Бреннер, я, наверное, больше не встречала. Он всячески порочил тех женщин, которые не выглядят женственно или не разговаривают «как леди», но вместе с тем презирал и Айрин, смешливую и очень, знаете ли, женственную блондинку. По-моему, он хотел, чтобы все мы походили на Дороти, безропотную и учтивую, в закрытых платьях за колено. Дороти смахивала на унылую монашку.

Робин представила, как на кровати бревном лежит Бетти Фуллер, а Бреннер льет ей в ухо поток грязных слов.

– Пациентки не любили Бреннера. Вечно просили нас перевести их к Марго, но мы вынуждены были отказывать – у Марго и без того был перебор. Но у Бреннера близился пенсионный возраст, и мы надеялись, что ему на смену придет кто-нибудь поприличнее… А тогда он ответил отказом, и Тео попала на прием к Марго. Я все время поглядывала на часы, потому что у меня было назначено свидание с Лукой, а он не выносил, когда его заставляли ждать. Но Тео все не выходила из кабинета. Появилась она только в четверть седьмого и сразу ушла… Через пару минут следом за ней вышла Марго. Похоже, совершенно без сил. День выдался тяжелый. Она сказала: «Карту заполню завтра, мне нужно поторапливаться: Уна ждет. Ты запри общим ключом». Я даже не ответила, – сказала Глория, – потому что боялась гнева Луки. То есть не попрощалась, не пожелала ей приятного вечера – этой женщине, которая спасла мне жизнь… Это не преувеличение, поверьте. А я доброго слова ей не сказала.

По ее лицу скатилась слезинка. Глория помолчала, смахнула влагу и продолжила:

– Помню, раскрывая зонтик, Марго оступилась. Подвернула ногу в туфельке на каблуке. Шел дождь, на тротуаре было скользко. Но она тут же выпрямилась, поспешила дальше и скрылась из виду… Я заметалась: выключила свет, заперла шкафчики, подергала дверь черного хода – она была заперта; меня потом спрашивали об этом в полиции. Плотно затворила и заперла входную дверь и побежала по Сквозному проходу, который начинался от амбулатории, на свидание с Лукой… Марго я больше никогда не видела.

Глория опять потянулась к почти пустому бокалу и допила последние капли вина.

– У вас были какие-нибудь мысли: что с ней могло случиться? – поинтересовался Страйк.

– Чего я только не передумала, – негромко ответила Глория. – Больше всего боялась, что это Лука поручил кому-нибудь ее избить или похитить. Она была для него как кость в горле. Стоило мне сказать хоть что-нибудь в защиту своего достоинства, как он начинал поливать Марго грязью – якобы это ее дурное влияние. Лука внушил себе, что она пытается вбить между нами клин; тут он, конечно, был прав. Но самые жуткие страхи охватывали меня при мысли о том, что я сделала с ее помощью… ну, Марго он не похищал: мы с ним встретились на Сент-Джонс-стрит буквально через пять минут после ее ухода; знала я и то, что этого не мог сделать его отец, потому что родной брат Луки, Марко, лежал в больнице и родители неотлучно дежурили у его постели. Но у Луки были приятели и двоюродные братья… Заявлять в полицию нечего было и думать. Лука уже отбросил всякое притворство и стал угрожать моим бабушке с дедом. Тем не менее я отважилась спросить: не его ли это рук дело? Тревога была так мучительна, что не спросить я не могла. Он разбушевался, стал меня по-всякому обзывать: тупая сучка и еще почище. Ответил, конечно, что он тут ни при чем. Но я от него слышала множество историй о том, что его отцу «организовать исчезновение человека – это раз плюнуть», и была просто сама не своя.

– А не закралась ли у вас мысль, что он прознал… – Робин запнулась, – насчет Брайд-стрит?