Дурная кровь

– Ты же не подозреваешь Айрин, правда?

– Если только в том, что она лгунья, сплетница и неудержимая выскочка, – ответил Страйк. – Вряд ли у нее хватило бы мозгов похитить Марго Бамборо и за сорок лет ничем себя не выдать. Но в то же время ложь – интересная штука. А еще что-нибудь интересное ты уловила?

– Да. Чем-то меня насторожила история про Лемингтон-Спа, точнее, реакция Айрин на рассказ Дженис… Думаю, Лемингтон-Спа по какой-то причине для нее важен. И еще одна странность: Дженис не передала ей слова того пациента. Естественно было бы предположить, что она непременно поделится с лучшей подругой, ведь обе знали Марго и несколько десятилетий были неразлучны. Даже если Дженис считала, что этот Рэмидж все выдумал, почему она таилась от Айрин?

– Опять же хорошо подмечено, – сказал Страйк, задумчиво разглядывая неоклассический фасад Национального морского музея в окружении широких, безупречно ухоженных изумрудных лужаек. – А что скажешь о Дженис?

– Ну… когда нам дозволили ее выслушать, она произвела неплохое впечатление, – осторожно выговорила Робин. – Достаточно трезво рассуждала о Марго и Даутвейте. Неясно, правда, почему она позволяет Айрин обращаться с собой как с прислугой…

– Есть люди, которым необходимо ощущать свою нужность… к тому же она, вероятно, чувствует себя обязанной, если Айрин не врет, что они с мужем финансово поддерживали Дженис, когда та сидела без гроша.

Выбранный Робин паб виднелся издалека. Большое, шикарное здание со множеством балконов, козырьков, гербов и подвесных цветочных ящиков стояло на берегу Темзы. Робин припарковалась, они вышли из машины и двинулись вдоль черных заградительных столбиков к асфальтированной площадке, занятой деревянными столами с видом на реку; из центра смотрел в сторону воды черный памятник лорду Нельсону в натуральную – небольшую – величину.

– Видишь? – указала Робин. – Здесь можно сидеть на открытом воздухе и курить.

– Не продует? – усомнился Страйк.

– У меня пальто теплое. Я сейчас схожу за…

– Нет, я сам схожу, – твердо заявил Страйк. – Что тебе взять?

– Содовую с лаймом, пожалуйста. Я же за рулем.

Как только Страйк вошел в паб, его встретил дружный хор, затянувший «С днем рожденья тебя». В углу под потолком висели надутые гелием воздушные шары, и он на мгновение застыл от ужаса, вообразив, что Робин организовала для него вечеринку с сюрпризом, но в следующий миг отметил, что не видит ни одного знакомого лица, а шары образуют цифру восемьдесят. Во главе семейного стола сидела хрупкая сияющая старушка с лиловыми волосами: под вспышками камер она задувала свечи на огромном шоколадном торте. Затем последовали одобрительные возгласы и аплодисменты, какой-то мальчуган стал дуть в украшенный перьями свисток.

Страйк, все еще в легком ознобе, направился к стойке, ругая себя за подозрения в адрес Робин. Даже Шарлотта, с которой у него были самые длительные и самые близкие отношения за всю жизнь, ни за что бы не устроила такой спектакль. Да и то сказать: Шарлотта никогда не позволяла таким банальным событиям, как его день рождения, мешать ее капризам и настроениям. Когда Страйку исполнялось двадцать семь лет, у нее был период бурной ревности, переходящей в злобу из-за того, что он отказывался демобилизоваться из армии (точные причины их раздоров и сцен как-то не отложились у него в памяти), и она вышвырнула приготовленный для него и еще не распакованный подарок в окно четвертого этажа.

Нет, были, конечно, и другие воспоминания. Когда он выписался из госпиталя «Селли-Оук» и пытался приноровиться к протезу, Шарлотта забрала его к себе в Ноттинг-Хилл, приготовила ему поесть, а после обеда вернулась из кухни с двумя чашками обжигающего кофе – совершенно голая и самая прекрасная из всех известных ему женщин. Он хохотал и задыхался одновременно. У него не было секса без малого два года. Ту ночь невозможно было забыть, равно как и Шарлотту, которая потом рыдала у него в объятиях, повторяя, что он – единственный мужчина в ее жизни, что она сама боится своих чувств, боится, что она – воплощенное зло, если не сокрушается по поводу его ампутированной голени, которая вернула его к ней: теперь наконец она могла заботиться о нем так, как он всегда заботился о ней. И ближе к полуночи Страйк сделал ей предложение, и они опять занялись любовью и потом до рассвета не могли наговориться: он рассказывал ей, что собирается открыть детективное агентство, а она убеждала его не покупать ей кольцо и откладывать все средства на свою новую карьеру, в которой он непременно добьется блистательных успехов.

С напитками и пакетиками чипсов Страйк вернулся к Робин, которая с мрачным видом сидела на скамье, засунув руки в карманы.

– Гляди веселей, – обратился Страйк не столько к ней, сколько к самому себе.

– Извини, – сказала Робин, толком не зная, за что просит прощения.