Душа убийцы — 2

— Однако самый тяжелый мозг был у известного идиота, — играет глазами, получив молчаливое одобрение предыдущему.

— Мозг Франса так мал оказался, что все до сих пор в изумлении.

— Как интересно, — роняет красавица и вытесняет Любку из круга.

Спотыкачка. Оторопелая Любка прерывает свой танец. Быть взрыву! Но нет. Внезапная догадка блестяща, обиды не будет.

Любку охватывает необыкновенное возбуждение. Покачиваясь, впивается взглядом в необыкновенную парочку…

А красавица-великанша невозмутимо танцует. Наслаждаясь игрой сильного гибкого тела. Сейчас все забыто, сейчас она в кайфе, одинокая среди многих, синхронно качает руками ладонями вверх, будто бьет по коленям, будто стучит костяшками пальчиков в барабаны, будто сзывает темные силы на грандиозный шабаш.

Так хочется — бум-бабах! — ясности.

Ясности! — Бум-бабах!

Электронщик случай рассказывал. Как в рот спящему человеку змея заползала. Человеку же снилось, что он глотал холодную воду. Вот змея и поселилась в желудке, поедая всю пищу, обрекая бедолагу на голодную смерть.

Странный, сказочный случай, скажете вы? И никаких таких аллегорий?

А что вы скажете, если муж двадцатилетней красавицы Светы, сорокалетний полковник, схватил третий за год инфаркт миокарда? И свекровь рассудила по-своему, не без умысла отослав на турбазу змеюку.

Знала б, куда отправляет! Скучища, сплошь женское поголовье!

Ясности, ясности!

Но сейчас все забыто, сейчас Света танцует, одинокая среди многих, впрочем, настолько уж одинокая? Уж ее-то и Гена успел пригласить на пленэр, и вот пожалуйста, душка Филипп!

— Что нужно нам? — хитро щурится электронщик.

Красавица Света оглядывается, что-то мелькает в огромных влажных глазах. Как Гена сказал? Чувствую, тайное бродит вокруг, шелестит и пугает, вижу отражение этого в твоих черных глазах, дай срисую!

— Что нужно нам? — настойчиво восклицает душка Филипп, и партнерша склоняет темную голову. Пышные волосы падают, поясница будто надламывается, движения тела все медленней, все безвольней, вялые руки, как плети, мотаются, крупное тело под печалью вопроса вот-вот рухнет?

Не рухнет!

— Что нужно нам — того не знаем мы! — лихо пускается в пляску Филипп. Руки распахнуты, весь мир обнимают, так славно жить, когда гремит веселая музыка, когда отзывчивы шутливые женщины, когда наготове цитата умудренного германского гения.

А красавица, увлекаемая напористым кавалером, на глазах оживает, в ладонях будто зацыкал маракасы, и все уверенней становятся махи, качания тела упруже, вот лицо запрокинулось, загорается, освещаемое переблесками света, и руки устремляются в Космос, и тело струится…

— Что знаем мы, того для нас не надо! — не унимается душа-электронщик, оборачиваясь

…и попадая на Гену-художника. Как лбом в прозрачную стену! Не откликнулся Гена, посмотрел, топоча, на Филиппа невидящим взглядом, бормотнул что-то под нос, …застеснялся? Любка чутко внимает! И тут улавливает неожиданное колыхание. Что, что там?

Красавица-дылда как оступилась. От Любки не утаится ничто! Минуту назад озаренная великой догадкой в отношении дылды и электронщика, она вдруг ощущает тревогу. Что-то такое здесь происходит, утаенное от нее и пикантное!

Забывая о ритме, будничным шагом подходит к скрытному Гене. Что, что он бормотнул? Отчего дылда споткнулась?

Любка передернула плечиком, приглашая Гену включиться.

Гена подвигал тяжелым плечом.

Любка смотрит на Гену и улыбается.

Гена опускает глаза.

Улыбка у Любы неважная. Губы тонкие, синеватые, рот большой, а зубы… Повесить бы на крепком суку любезных друзей стоматологов!

Гена опускает глаза, а Любке кажется — что от смущения перед ней. Ясно же: все мужчины от нее без ума?

Гена таращится бессмысленно светлыми глазками. Ему так противно сегодня. Зачем сюда притащился, не знает и сам, но с утра ему хочется куда-нибудь спрятаться. Забиться в глубокий подвал, запереться там на замок, отсидеться, подальше от воздуха, от пространства, на воздухе плохо ему, вот и пришел в этот каменный дом, где особенно хорошо то, что ставни на окнах глухие, тяжелые.

Последнее время чувство такое, будто вокруг него бродит печальная тень. Все норовит взять его за руку, отвести хочет куда-то. Он выдумал лестницу. Такая высокая, типа пожарной, устремленная в бесконечность, не прислоненная ни к чему. Скрываясь от тени, он лезет по лестнице.

И на фиг ему не нужна была эта женщина, но ее толстый бетонный локоть! Он ухватился за него, как за перила.

Он карабкался высоко над землей, держась за перила, а тень слепо бродила внизу, и когда женщина неслышимо бормотала, он машинально поддакивал, но каждый втор его на самом-то деле был следующей перекладиной. А когда посмотрел в небо, когда увидел две злорадные радуги, одна под другой, голова его закружилась, и лестница покачнулась, а внизу — черный ядовитый луг, пламень озера, дикие гривастые кони, он вцепился в спокойные плечи…