Ребром-то куда сподручнее, чем если гвоздем: от гвоздя только кровь, а что от нее?
Лицо Дашкино от грязи черно, из глаз течет, из носа течет, плечом утирается, а только сидит на муже верхом и колотит, колотит, колотит…
Дачник, слава те, объявился. Рядом встал. В тапочках.
И дачница сидит, очумело качается.
Сын дачников колыхается.
А вот Саня работает. Подойдет с лопаточкой, ударит батю по морде, снова примеривается.
Соседи в калитку вошли.
— Глянь, сыновья — на отца! — говорили одни.
— В милицию, ой, в милицию надо бежать! — говорили другие.
— Эй, Дашка, остынь! Убьешь чего доброго!
Чего под Руку лезут? Их звали?
— Глянь-ка, и маленький на отца!
— В милицию, ой, в милицию!
— За что его? С дачницей путался?
Очень дачницу здесь не любят. Шатается по поселку в шальварах. Все — в желтых шальварах! В темных очках.
Все — в черных очках! В пол-лица эти очки! Как подсолнухи эти штаны…
— Дарья Семеновна, — дачник бормочет, — может, довольно?
Ну чего? Чего под руку? Золотая минута!
Тут еще сын этот длинный:
— Пойдем, пап, пойдем! Тебе готовиться к Байконуру!
А Федька, гад, спит. Спит, сукин кот! Все ладони, кулаки все отбила — ему хоть бы хны! Разрыдалась вдруг Дашка.
— К Байконуру, пап! К космосу!
Не глянула на соседей, на дачников. Подняла под мышки, потащила, поволокла мужа в дом. Загребают землю железные Федькины пятки…
По Ярославке это случилось, недалеко от Москвы. За четырнадцать лет до двадцать первого века.
…На другой вечер стучит Федька, трезвый и хмурый.
— Выдь-ка, — зовет, — не бойсь, я проспался!
Пухлые пальцы легли на щеколду. На пухлой руке повисла жена.
— Я мириться, — Федька сказал, — я от Дашки! — И бутылку крутнул. Булькнула водка.
— Не пью! — из-за двери ответили.
— Я те деньги на зубы-то дам! — крикнул Федька. — Я на тракторе, знаш? Сколько надо, столько и напашу!
— Ему на Байконур улетать! Ему некогда!
Ишь развизжалась. Словно сама ракеты пускает. Ясно дело, думает Федька, от гадюки такой и сам на Луну удерешь!
— Я угощаю-то, я! — решил пояснить. — И за дачу можете не платить!
— И так не будем платить! — дачница из-за двери. — Как машину достанем, тут же уедем!
Ясно дело, думает Федька, гордится! А гордится-то чем? Я, что ли, там не работал? Небось побольше его получал! Подумаешь — анжинер!
Ясно дело, думает Федька, решил затаскать! Туда напишет, сюда!.. Указ поминал!
Плюнул в сердцах. Пошел к участковому. Прямо домой — как Дашка учила. Свой участковый-то, поселковый!
Постучал.
Участковый гантели гоняет.
Встал в дверях. Бутылку в кармане ощупает — уверенности прибывает. Наконец выложил. А участковый:
— Не знаю. Не слышал! И вообще, некогда: ночное дежурство.
С тем гантели кладет, идет обливаться холодной водой.
Разинул рот Федька: как так не слышал? И горлышко из кармана высовывает.
— Обалдел? — говорит участковый. — Дождешься!
— Да я так, хитрит Федька, — из кармана в карман перекладываю. Зайду завтречка.
— И не думай! — рубанул участковый. — Пока, будь здоров!
Разинул рот Федька: никак и этот не хочет с ним пить? Водка-то дорогая, Столичная, не какой-либо сучок!
Хотел к Дарье пойти (подфартило с бабой-женой: утром рассольчику подавала, советы дает!), хотел посидеть чинчинарем, своей семьей свое выпить, да такая тоска взяла, что вдруг встал на дороге, уставился в небо: в небе звезды горят, самолетик летит…
Раскрутил Федька бутылку, да с маху всю себе в глотку и вылил.
Но поперхнулся. Закашлялся неожиданно. Неужто и вправду не знал участковый? Неужто не подавал заявление дачник?
От этого глотку-то и скрутило.
Так уж и некогда им!
Сволочи!
ВОТ УМЕРЛИ ВЫ…
И к кому теперь обратиться? Лиде не спится. Муж вчера ездил во двор, и там ему доложили с участием, что ее лапали братья Матыкины. Ей Славка не сказал ничего. Усидел пару вермутов с другом Виталием, спит.
Чем кончится это?
Поперек второго матраца лежат рядком девочки. Сопят себе в дырочки, только Женька ворочается, забирая на себя одеяло. Хорошее одеяло, ватное и просторное, хватит на всех, а Женька все забирает!.. Надо подняться!