Душа в объятиях

– В Золотую Молодёжь я вовсе не попадал – меня туда не пускают. А в Белладонне, в Чайке и у Гордея я играю благодаря Олеору. Раньше я играл ещё один в маленьких чайных и кафе, но Олеор запретил мне "позорить его голову". Я побоялся, что он меня выгонит, и перестал. Но Олеор играет для себя, для удовольствия, а мне нужны деньги.

"Подумать только!" – пробормотала про себя Ильда, – "Что теперь скажет Мари про своего Невероятного, когда я сообщу ей, что он нищеброд?"

– Иди. А то, чего доброго, выгонит. До встречи.

– До встречи, – Ландо улыбнулся и, не спуская с губ рассеянной и безмятежной улыбки, поспешил вглубь Воробьиного сквера.

– А он славный. – сказала Ильда себе и склонилась над страницами.

Время за чтением прошло незаметно. Сумерки наступили быстро, как и всегда. Ильда собиралась уходить, но не закрыла книгу, а сидела, задумчиво поглаживая пальцами страницы, словно была слепой и могла прочесть наощупь. Кто-то коснулся её волос, и она вздрогнула и едва сдержала крик – он подобрался бесшумно, как призрак, и стоял позади неё. Она видела тень: высокий и широкоплечий; но боялась обернуться, ей казалось, пошевелись она, и всё кончено. Он вздохнул, и его тихий вздох вывел её из паралича ужаса: Ильда обернулась. Парень в белой толстовке держал в руке цветок петунии – цветок с её волос – и, опустив белёсые ресницы, смотрел на него. Петуния темнела в его пальцах, точно в мраморных.

"Мы с ним знакомы." – думала Ильда, – "Да, знакомы точно. Но как его зовут? Почему я не помню, как его зовут?"

Он оторвал взгляд от цветка и поднял глаза на неё: голубые, томно подёрнутые веками. Странные глаза: кроткие и нежные, но измождённость, неведомая, почти болезненная упрямость делали взгляд острым, как сталь. Глаза словно не могли сосредоточиться на одном чувстве, они то потухали в усталую кротость, то снова напрягались, ища в себе силы на твёрдый взгляд. Ильда пыталась отвлечься на другие его черты: запоминающиеся черты – она бы вспомнила его, если б видела до того; но голубые глаза поймали её в западню, и она не могла от них оторваться. Он развернулся и пошёл вон, держа в руке петунию цвета сумерек, которые были сейчас. А Ильда стояла, как зачарованная, не в силах ни оторвать от парня взгляду, ни побежать вслед. Только когда он исчез, она воскликнула, осенённая:

– Волосы! Волосы, белые, как снег! Таких я не видела ни у кого! Я не могла быть с ним знакома.

5

Дверь открылась, и Ильда показалась в проёме. Олеор забыл о приветствии, стоял и не мог оторвать глаз от её стройного стана, от светло-голубого платья с завышенной талией, платья, открывающего её плечи, на которые спадали кольца распущенных тёмных волос. Она со спокойной насмешливой улыбкой несколько секунд довольствовалась его восхищением, но он скоро поймал её понимающий и насмешливый взгляд и, дёрнувшись, как человек, который внезапно понимает, что уснул, поспешно произнёс:

– Доброе утро. Ты не была вчера в Белладонне, и я подумал, не случилось ли чего.

– Иль! Кто там? – раздался глубокий хриплый голос из прихожей, и крупный, уже седой, с состарившимся лицом, мужчина, вышел из-за спины Ильды.

– Это Олеор из Деля. Наследник их родового имения, блестяще образован и очень талантлив. Один из четырёх представитей Золотой Молодёжи в Городском Совете и лидер ЮнКульта. – холодно перечислила Ильда, наслаждаясь загоревшимся в глазах отца интересом. Его мечтой было выдать замуж Ильду с блеском, и не раз он; хотя никогда и ни в чём не ограничивал дочь, позволяя ей без присмотра заниматься, чем угодно; с едва скрываемым раздражением говорил, что разочарован её бесполезностью и бездействием. Отцу Ильды не нравилось, что она заводит мало удачных знакомств с достойными молодыми людьми. И сейчас Ильда с болезненностью постоянно ущемляемой гордости выпихнула перед отцом заслуги Олеора. Это было глупо, досадно глупо, но она не могла ничего поделать. Ей хотелось закричать: вот, папа, я завела чудесное знакомство! вот! я ему нравлюсь, этому великолепному Олеору, которого ты так ждал! Ильда чуть не готова была тотчас идти замуж за Олеора, лишь бы отец охнул изумлённо и пробормотал: а всё-таки моя дочь это что-то!

Это было глупо – то, что она выдала – и она осознавала это. Но и отец, и Олеор оказались очень довольны. Отец торопливо пригасил Олеора завтракать, а Олеор с мягкой почтительной улыбкой, в которой таилось торжество, прошёл вслед за Ильдой и её отцом в столовую – огромную, полутёмную и, пожалуй, слишком прохладную. Было странно сидеть втроём в комнате необъятных размеров за длинным столом. Неуютно и неловко. Ильда разливала чай. Её движения были резки, она будто хотела показать ими, что не обязана прислуживать.