Душа в объятиях

Олеор последовал за Ильдой, с любопытством подмечая интерьер особняка. В отличие от убранства комнат, где жил он – комнат дорогого холодного блеска, новизны и плавных изгибов мебели последних моделей – внутри дом отца Ильды выделялся мрачноватой роскошью старинных предметов. Тяжёлая мебель, подавляющих размеров люстры, потолки на высоте трёх метров, огромные окна с портьерами до полу, широкие лестницы с массивными перилами, картины в высеченных из камня рамках, древние орнаменты и многометровые ковры. В палитре преобладали тиснёный орех и рубиновый красный – глубоко-тёмные и тусклые.

– Тебе нравится здесь? – шёпотом спросил Олеор.

– Нет. Не вижу ничего оригинального в том, чтобы жить в старой хламиде в то время, как из неё впору сделать музей.

– Ты неправильно употребляешь слово. Хламида – это мужская верхняя одежда из шерстяной ткани. Навроде мантии.

– Начитанный? Ты бы понравился моему папе.

Они прошли в комнату Ильды на втором этаже. Пожалуй, самую светлую и маленькую в этом доме. Полупрозрачная белая занавеска трепыхалась на ветру, пытаясь вырваться в распахнутое окно и улететь. Помятая неубранная постель указывала, что её обладательница не прочь проводить время праздно и ленно, а стол, заваленный неразобранными бумагами и книгами, только подтверждал это. Олеор оглядел комнату с неудовольствием, но промолчал, приписав беспорядок плохому настроению Ильды – ведь у неё погибла подруга.

– Садись. – Ильда указала ему рукой на кресло и села напротив, упершись локтями в подлокотники, сцепив пальцы и вперив в Олеора равнодушный и усталый взгляд. Кажется, Олеор ошибся в первый вечер, приняв искры кокетства в её глазах за жизненную энергию. Ильда – молодая и красивая, жизнь которой готовила ей богатство, успех и почёт – была словно иссякающий источник, выжимающий из себя последние капли веселья юности. Иное явление – живость Мари. Та ещё была увлечена, быть может пустячным и напрасным, но увлечена. Она встряхивала Ильду, но недолго оставалось ей находить в подруге ответную увлечённость – всё кончалось.

– Ты как? – спросил Олеор сочувствующим голосом.

– А что? – усмехнулась Ильда, – Кто-то сказал тебе, что я заболела?

– Нет. Я знаю, что тебе неприятно и тяжело вспоминать и слышать, но… Твоя подруга…умерла…и мне хотелось поддержать тебя…

– Напрасно, лишнее, – раздражённо перебила Ильда, – Тебе не стоит бояться говорить об этом и ходить окольными путями вокруг того, что Линду нашли с вывороченными наружу лёгкими. Она была, теперь её нет. То, будем мы плакать или нет, будем вспоминать её с почтением или нет – не изменит ни на секунду случившегося.

Олеор с изумлением уставился на неё, и Ильда приняла выражение его лица за осуждение.

– Да. – сказала она. – Я не плачу. Не плачу, не горюю и не собираюсь горевать. Я много думала об этом сегодня и поняла, что ничего не изменится в моей жизни от исчезновения Линды. Ни в хорошую, ни в плохую сторону. Всё равно, что умер тот голубь, которого мы оставили у статуи Ангела. Да, я знаю, – остановила она жестом попытавшегося возразить Олеора, – Я жестокая, я бесчувственная, я отвратительная! Да! Но я говорю правду. А ты в-наглую врёшь, когда приходишь сочувствовать мне и сожалеть о смерти Линды.

– Право, – усмехнулся Олеор, – Я и не знаю, что отвечать на подобную откровенную грубость.

– Можешь и не отвечать. Помолчи.

– Отчего ты такая резкая? – как можно мягче спросил Олеор, хотя начинал терять терпение – он привык и любил находиться за безопасной стеной вежливости в разговорах, а Ильда упрямо таранила его стену.

Ильда промолчала, но на её губах взрогнула невесёлая улыбка. Минуту они сидели безмолвно, и Ильда нащупывала сонную артерию на своей шее – она часто так делала, и, прижав пальцы, чувствовала, как в ней бьётся кровь.

Олеора потянуло к ней – сидящей напротив него с блуждающей усмешкой, то появляющейся на губах, то исчезающей и вкрадывающейся в тёмные глаза.

– Ильда… – глухо произнёс он, мучаясь желанием.

– Можно. – сказала она отчётливо, будто отдавала команду собаке, и тут же он сорвался и накрыл её нетерпеливо, стискивая, хватая за талию, мня своими губами её губы – поддатливые и прохладные. Скоро они оказались на кровати, мятой и незаправленной, и Олеор осознал, что слаб перед самоуверенной, всёпоглощающей страстью Ильды – страстью равнодушия и поиска удовольствий. По её нетерпеливости он понимал, что она неудовлетворена и раздражена, ищет большего, и это задевало его самолюбие…

Олеор сидел и смотрел на её спину – Ильда стояла у окна, и ветер нежно шевелил её каштановые кудри. Олеор бесился, особенно оттого, что в голове вертелся один и тот же вопрос: "Что я сделал не так?" А он не привык задаваться подобными вопросами, тем более в отношениях с девушками.

Олеор начал перебирать книги, лежащие на её столе. Наткнувшись на папку с чертежами и рисунками, принялся перебирать их: планы ландшафтов города, зарисовки фасадов, виды на парки сверху.

– Ты сама придумываешь это? Увлекаешься?

Ильда резко обернулась, кинула быстрый взгляд на то, что Олеор листал.

– Я не хочу, чтобы ты смотрел.

– Почему?