Два вампира (сборник)

— Остановите его! — закричал Мемнох.— Не выпускайте его. Не позволяйте ему унести с собой Плат.

— У него с собой Плат Вероники! — воскликнул один из мертвецов-прислужников, внезапно бросаясь на меня из сумрака.

Моя нога едва не соскользнула, однако я продолжал бегом скакать со ступеньки на ступеньку. Ноги сильно болели. Я чувствовал, что они приближаются ко мне — мертвецы-прислужники.

— Остановите его.

— Не дайте ему уйти!

— Остановите его!

— Отберите у него Плат,— кричал Мемнох,— он под рубашкой — нельзя, чтобы Плат пропал вместе с ним!

Я взмахнул левой рукой, и один из мертвецов-прислужников прилип обмякшей, бесформенной грудой к скале. Высоко наверху неясно вырисовывалась дверь. Мне был виден свет. Я видел свет и знал, что это земной свет — сверкающий и естественный.

На мои плечи опустились руки Мемноха, и он крутанул меня к себе.

— Нет, ты не посмеешь! — прорычал я.— Бог мне простит. Ты меня простишь, но не забирай ни меня, ни Плат! — гремел я.

Я поднял левую руку, чтобы отгородиться от его протянутых ко мне рук, и снова ударил Мемноха. Но его спасли крылья: Мемнох взлетел мне навстречу и едва не вдавил меня обратно в ступени. Я почувствовал, как его пальцы пронзают мой левый глаз! Бот они разлепили мне веки и стали вдавливать глаз в череп, причиняя мне нестерпимую боль, а потом по моей щеке сползла вниз студенистая масса.

Я услышал прерывистый вздох Мемноха.

— О нет...— простонал он, прижав пальцы к губам, в ужасе уставившись на тот же предмет, на который смотрел и я.

На глаз, на мой круглый голубой глаз, дрожащий и мерцающий на ступени лестницы. Все мертвецы-прислужники тоже уставились на глаз.

— Наступите на него, раздавите его,— воскликнул один из них и бросился вперед.

— Раздавить его, наступить, размазать! — закричал другой, устремившись к глазу с верхних ступеней.

— Нет, не делай этого, не надо! Остановитесь, вы все! — простонал Мемнох.— Не в моем царстве, здесь вы не посмеете!

— Наступи на глаз!

Это было мое мгновение, мой шанс. Я взлетел наверх, едва касаясь подошвами ступеней. Я почувствовал, как моя голова и плечи погружаются в свет и тишину, а потом в снег.

Я был свободен.

Я оказался на земле. Ноги мои ударились о мерзлую почву — скользкий снег вперемешку с грязью.

Я бежал, одноглазый, истекающий кровью, с Платом, спрятанным под рубашкой, бежал сквозь жестокую бурю, сквозь снежные заносы; крики мои взлетали вверх и эхом отражались от знакомых зданий — темных, неприветливых небоскребов моего города. Дом, земля.

Солнце только что погрузилось в темно-серую дымку налетевшей метели; белизна снега поглотила зимние сумерки.

— Дора, Дора, Дора!

Я все бежал и бежал.

Призрачные смертные пробирались сквозь метель; призрачные люди спешили по узким скользким тротуарам, автомобили ползли сквозь бурю, и их фары высвечивали поднимающуюся, сгущающуюся белизну. Снежные сугробы были настолько высокими, что я падал и с трудом вставал на ноги, но продолжал идти.

Передо мной возникли арки и шпили собора Святого Патрика. Святой Патрик.

А чуть дальше возносилась вверх стена Олимпийской башни из стекла, напоминающего полированный камень. Своей чудовищной высотой она пыталась достать до самих небес, уподобившись Вавилонской башне.

Я остановился, сердце мое едва не разрывалось.

— Дора! Дора!

Я достиг дверей вестибюля — головокружительные огни, гладкие полы, скопление смертных. Повсюду смертная плоть, поворачивающаяся взглянуть на то, что двигалось слишком быстро, чтобы быть замеченным. Убаюкивающая музыка и уютные огни, поток искусственного тепла!

Я отыскал лестничный пролет и взмыл по нему вверх, как пепел по дымоводу; вломившись через деревянную дверь, я вошел, пошатываясь, в комнату.

— Дора.

Я увидел ее, почувствовал ее запах, снова ощутил аромат крови между ног; увидел это нежное маленькое лицо, белое, потрясенное, и по обе стороны от нее, как домовые из детских стишков или рассказов-страшилок, стояли Арман и Дэвид — вампиры, монстры, уставившиеся на меня в одинаковом оцепенении.

Я попробовал открыть левый глаз, которого у меня больше не было, затем повертел головой, чтобы ясно рассмотреть всех троих единственным правым глазом. Я ощущал острую боль в пустой глазнице, словно туда вонзилось множество иголок.

Лицо Армана застыло от ужаса. Он стоял в своем отделанном кружевом шикарном бархатном наряде и до блеска начищенных ботинках. Обращенное ко мне лицо ангела Боттичелли искажала боль.

И рядом с ним — Дэвид, исполненный жалости и сочувствия. Пожилой англичанин, заключенный в молодое, здоровое тело, по-зимнему укутанное в твид и кашемир, выглядел ошеломленным.

Монстры, одетые как люди — земные, настоящие люди!

И светящаяся фигурка моей Доры, моей хрупкой, страстной Доры с ее огромными черными глазами.

— Милый, милый,— воскликнула Дора,— я здесь! — Она обняла меня теплыми маленькими руками за ноющие плечи, не обращая внимания на снег, падающий с моих волос и одежды. Я опустился на колени, зарыв лицо в ее юбку, поближе к крови между ногами, крови из ее живой матки, крови земли, крови Доры, которую дарило ее тело, а затем повалился на пол.