Два вампира (сборник)

Я положил перо, резко отодвинул от себя исписанные страницы, уронил голову на руки и тихо заплакал в тишине темной спальни. Мне было все равно, пусть меня бьют, пинают ногами или игнорируют.

В конце концов Мариус пришел за мной и отвел меня в наш склеп, и теперь, несколько веков спустя, я осознаю, что навсегда запомнил те уроки прежде всего потому, что в ту ночь он заставил меня писать.

На следующую ночь он прочел все мною написанное и искренне сокрушался, что избил меня. Он признался, что ему трудно обращаться со мной не как с ребенком, но я не ребенок.

Скорее, я дух, в чем-то похожий на ребенка,— наивный, упрямый, всегда стремящийся настоять на своем. Он и предположить не мог, что будет так меня любить.

После истории с хлыстом мне хотелось держаться отчужденно и надменно, но я не смог. Я только удивлялся, что его прикосновения, его поцелуи, его объятия теперь значат для меня даже больше, чем при жизни.

12 

Жаль, что от описания картины нашей с Мариусом счастливой жизни в Венеции я не могу сразу перейти к современной эпохе, к Нью-Йорку. Мне хотелось бы продолжить свою повесть с того момента, когда в нью-йоркском доме Дора подняла перед собой Плат Вероники — реликвию, принесенную Лестатом из его путешествия в преисподнюю,— поскольку тогда мой рассказ разделился бы на две четкие половины: о том, каким я был ребенком и каким стал верующим, и о том существе, каким я являюсь сейчас.

Но нельзя так легко себя обманывать. Я знаю: все, что произошло с Мариусом и со мной в месяцы, последовавшие за нашим путешествием в Киев,— неотъемлемая часть моей жизни.

Ничего не поделаешь, придется пересечь Мост Вздохов, встретившийся на моем жизненном пути,— длинный темный мост протяженностью в несколько веков мучительного существования, связывающий меня с современным миром. Тот факт, что Лестат уже великолепно описал мою жизнь во время этого перехода, не означает, что я могу обойти эту тему, не добавив от себя ни слова, и прежде всего не подтвердить, что я триста лет пробыл рабом Господа Бога.

Жаль, что я не избежал такой участи. Жаль, что Мариусу не удалось предотвратить то, что с нами случилось. Теперь совершенно ясно, что он пережил наше расставание с намного большей прозорливостью и силой, чем я. Но он был мудрецом и прожил много веков, а я был еще маленьким.

Никакое предзнаменование грядущих событий не омрачало наших последних месяцев в Венеции. Он с твердой решимостью продолжал преподавать мне свои уроки.

Одной из самых важных задач было научиться притворяться смертным среди людей. После своего превращения я не стремился к тесному общению с другими учениками и совершенно избегал общества горячо любимой мною Бьянки, перед которой я был в огромном долгу не только за прошлую дружбу, но и за то, что она преданно выхаживала меня во время тяжелой болезни.

Теперь же я должен был встретиться с Бьянкой лицом к лицу — так велел Мариус. Мне предстояло написать ей вежливое письмо и объяснить, что из-за своей болезни я не мог зайти к ней раньше.

И вот ранним вечером, после того как я наспех выпил кровь двух жертв, мы, нагрузившись подарками, отправились навестить Бьянку и застали ее в окружении английских и итальянских друзей.

Мариус по этому случаю нарядился в элегантный темно-синий бархат и, что было для него весьма необычно, надел плащ того же цвета, а для меня выбрал свои любимые небесно-голубые вещи. Я нес корзину с винными ягодами и сладкими пирожными.

Двери ее дома были, как всегда, открыты, и мы скромно вошли, но она сразу же нас заметила.

Едва увидев ее, я ощутил душераздирающую потребность в определенного рода близости, то есть мне захотелось рассказать ей обо всем, что произошло! Конечно, это было запрещено, и Мариус настоятельно требовал, чтобы я научился любить эту женщину, не доверяясь ей.

Она поднялась и подошла ко мне, обняла и приняла обычные пылкие поцелуи. Я сразу же понял, почему Мариус в тот вечер настоял на двух жертвах: от притока свежей крови тело мое потеплело и вспыхнуло.

Бьянка не почувствовала во мне ничего странного или устрашающего. Нежными, гладкими ручками она обвила мою шею. В тот вечер она блистала в платье из желтого шелка и темно-зеленого бархата, усыпанном вышитыми розами. Низко вырезанный лиф едва прикрывал полную белоснежную грудь. Такой вырез могла позволить себе только куртизанка.

Когда я начал целовать ее, тщательно пряча свои крошечные клыки, я не почувствовал голода, поскольку выпитой только что крови двух жертв мне хватило с лихвой. Я целовал ее с любовью, только с любовью, мои мысли быстро перенеслись к жарким эротическим воспоминаниям, и моя плоть, безусловно, откликнулась на них с той же готовностью, что и в прошлом Мне хотелось ее потрогать — так слепой стремится ощупать скульптуру, чтобы с помощью рук увидеть каждый изгиб.

— О, да ты не просто поправился, ты в прекрасной форме,— сказала Бьянка.— Проходите, проходите оба, вы с Мариусом, идемте в соседнюю комнату.