Два вампира (сборник)

Эта повесть уже рассказана другими — повесть о том, как я на протяжении целых веков оставался непоколебимым в своих убеждениях предводителем парижского общества, как жил все эти годы в невежестве и мраке, подчиняясь древним законам, пока не осталось ни Сантино, ни римского общества, как я, оборванец, в тихом отчаянии цеплялся за старую веру и старые обычаи, пока другие уходили в огонь или же просто разбредались по свету.

Что мне сказать в оправдание того новообращенного и святого, каким я стал?

Триста лет я оставался бродячим ангелом, убийцей с детским лицом, одним из Детей Сатаны, его заместителем, его рабом. Алессандра всегда была рядом со мной. Когда другие погибали или отрекались, Алессандра поддерживала во мне веру. Но это был мой грех, мое путешествие, мое страшное безрассудство, и мне одному предстоит нести это бремя, пока я жив.

В то последнее утро в Риме, перед уходом на север, было решено, что мне необходимо сменить имя.

Амадео, имя, содержащее в себе самом слово, обозначающее Бога, меньше всего подходило для Сына Тьмы, особенно для того, кому предстояло возглавить парижское общество.

Из всех предложенных вариантов Алессандра выбрала имя Арман. Так я стал Арманом.

Часть II. МОСТ ВЗДОХОВ 

 16 

Я  отказываюсь обсуждать прошлое. Оно мне не нравится. Оно меня не волнует. Зачем я стану рассказывать о том, что меня не интересует? Только потому, что это может заинтересовать тебя?

Дело в том, что о моем прошлом уже слишком много писали. Но что, если ты не читал эти книги? Что, если ты не утопал в цветистых речах Вампира Лестата, так живо описавшего меня со всеми присущими мне заблуждениями и якобы совершенными мною ошибками?

Хорошо, хорошо. Еще немного, но только для того, чтобы перенестись наконец в Нью-Йорк, вернуться к тому моменту, когда я увидел Плат Вероники. Только ради того, чтобы тебе не пришлось обращаться к книгам Лестата, чтобы моей книги тебе хватило. Ладно. Продолжим, пересечем этот Мост Вздохов. Три сотни лет я оставался верен древним обычаям Сантино, даже после исчезновения самого Сантино. Причем вампир этот совсем не умер. Он объявился в современном мире, вполне здоровый, сильный, молчаливый, и отнюдь не собирался оправдываться по поводу тех убеждений и символов веры, которые он силой вбил мне в голову и затолкал мне в горло, прежде чем отправить меня на север, в Париж.

В те времена я был совершенно не в своем уме. Я действительно руководил обществом и достиг совершенства в устройстве и организации всех ритуалов, причудливых темных молебнов и кровавых крещений. С каждым годом моя физическая сила росла, как бывает у всех вампиров. Жадно выпивая кровь своих жертв — о другом удовольствии я и мечтать не мог,— я вскармливал и укреплял свои вампирские способности.

Убивая, я научился окутывать своих жертв чарами, и хотя выбирал для себя самых красивых, самых одаренных, самых дерзких и блистательных, я тем не менее мысленно передавал им фантастические видения, чтобы притупить их страх и страдания. Я был как помешанный. Отрекшись от мест света, от утешительного посещения самой маленькой церкви, неуклонно следуя Темным Обычаям, я запыленным духом бродил по мрачнейшим переулкам Парижа. Затыкая уши благочестием и фанатизмом, я превращал в глухой звон самую замечательную поэзию и музыку. Слепец, я не видел величия соборов и дворцов.

Всю мою любовь поглотило общество, а все мое время — болтовня о том, как нам лучше всего исполнять обязанности Детей Сатаны или стоит ли предложить дерзкой и прекрасной отравительнице пополнить наши ряды.

Но иногда я переходил от приедаемого безумия к состоянию, опасность которого знал только я. В земляной келье в потайных катакомбах под огромным парижским кладбищем Невинных, где мы устроили свое логово, мне ночь за ночью приходила в голову одна-единственная странная, бессмысленная мысль: что стало с маленьким прекрасным сокровищем, подаренным мне моей смертной матерью? Что стало с тем старинным памятным сувениром с Подола, который она взяла из красного угла нашего дома и вложила мне в руки,— с крашеным яйцом малинового цвета, с искусно нарисованной звездой? Где оно сейчас? Ведь я оставил его, плотно завернутое в мех, в золотом гробу, который служил мне убежищем Неужели все это было на самом деле — та жизнь, которую я смутно вспоминал? Неужели мне не приснилась жизнь в городе с блестящими белокаменными дворцами и сверкающими каналами, с необъятным и прекрасным морем, полным быстрых изящных судов, легко скользивших по серой воде, в то время как гребцы усердно взмахивали в унисон длинными веслами? Нет, так не бывает! Подумать только! Золотая комната, золотой гроб, а в нем — ни на что не похожее сокровище, хрупкая, прелестная вещица: крашеное яйцо — законченное творение, под расписанной узорами скорлупой которого скрывался таинственный концентрат живых жидкостей... Что за странные фантазии! Но что с ним случилось? Кто его нашел?

Кто-то нашел...