Дважды первый

Жак искал средства для новых погружений «Триеста». Он весь погряз в заботах, подсчетах, прикидывая, сколько будет стоить дробь для балласта, сколько бензин, во что обойдется буксировка батискафа к нужному месту в море и, главное, батареи. Серебряно-цинковые аккумуляторы, без которых батискаф мертв и недвижим и которые очень быстро выходят из строя, стоят «всего-навсего» 12 тысяч долларов. У самих Пиккаров таких денег не было, давать их никто не хотел и все 1954 и 1955 годы «Триест» стоял в сухом доке.

Напрасно Жак горячился, доказывая людям, способным помочь, что эксплуатация обычной подводной лодки стоит много дороже, что даже недельные издержки сопровождавших их в последнем погружении итальянских военных кораблей позволили бы «Триесту» работать весь год. Все было напрасно. Его понимал только отец.

Одним из первых, как это ни покажется странным, пришел на помощь итальянский Олимпийский комитет. Профессор Пиккар сам нанес визит председателю комитета, и тот, увидев в дверях Пиккара, поднялся из-за стола и поспешил навстречу, вытянув руку:

— Как же, как же, мы вас прекрасно знаем, господин профессор! И мы обязательно по мере сил поможем вам. Ведь вы в своем роде тоже спортсмен, не так ли? Разве исследования нельзя назвать спортом ученых?

Пиккар стоял улыбаясь, не зная, что сказать в ответ на итальянскую пылкость.

Как-то раз Жака пригласили в Лондон — прочесть лекцию о подводных исследованиях и выступить по телевидению. Так судьба свела его с доктором Робертом Дитцем, американским океанографом, и с этой встречи в истории «Триеста» произошло прояснение. Дитц, едва увидев батискаф, сразу же стал его горячим поклонником. Он заверил Жака, что сумеет заинтересовать батискафом американское военно-морское ведомство.

В 1958 году Пиккары получили от американцев предложение продать им «Триест». Отец с сыном совещались недолго — другого выхода у них просто не было. О том, как Пиккарам было жаль расставаться с «Триестом», можно не говорить. Но они не могли его сами использовать, а на полученные деньги решили построить новый подводный корабль — мезоскаф.

И вот батискаф грузят на океанское судно и везут в Сан-Диего, где он поступает в распоряжение военно-морской лаборатории электроники. Жак сопровождал батискаф: американцы, по договору, оставляли его консультантом по эксплуатации.

Однажды, беседуя с Жаком за чашкой кофе, Дитц заговорил о самой глубокой впадине в Мировом океане — о знаменитой котловине Челленджер. Дитц сказал:

— Этим летом флот поможет нам начать штурм этой впадины. Правда, некоторые океанографы могут сказать, что рывок в котловину Челленджер нарушит программу научных погружений. Но я убежден — большинство из нас согласится, что, если такая возможность существует, ею нельзя не воспользоваться.

— Да, конечно, — ответил Жак, — если эта котловина существует, ее следует взять. Истинное удовлетворение человек получит, только погрузившись на дно глубочайшей океанской впадины. У всех у нас неудержимая страсть к погружению в неведомое, и она заставляет нас познавать непознанное.

Эти слова произнес истинный сын Огюста Пик-кара.

С того дня они начали готовиться к штурму самого глубокого дна нашей планеты. Во-первых, нужна была более прочная, более толстостенная гондола. Во-вторых, нужен другой поплавок, а то этот может взорваться и тогда, как говорил Жак, «все рыбы во всем Тихом океане спросят: «В чем дело?» На том и решили: нужна реконструкция.

Когда все было готово, «Триест» стал, по существу, уже иным батискафом. Теперь он мог доставить людей на дно их планеты. «Дно Земли» — так называли котловину Челленджер, глубочайшее место в самой глубокой Марианской впадине.

Начались испытания. Новый «Триест» проходит сначала 1500 метров, потом 5530, потом — уже в начале января 1960 года — 7025 метров. Теперь можно было идти на главный штурм океана.

Огюст Пиккар с радостью следил за успешной работой сына. Он был горд, что именно Жак пошел дальше его. «И он пойдет еще дальше, — думал Пиккар, — он опустится на дно этой впадины».

Профессор Пиккар едва не ошибся. Он не знал, что Жака не включили в группу гидронавтов, которую готовили к погружению. Впрочем, этого не знал и сам Жак.

Однажды, когда он работал на палубе батискафа, один человек, дружески к нему расположенный, отозвал его в сторону и сообщил неприятную весть. Жак был некоторое время в полной растерянности — он по праву считал себя основным кандидатом в пилоты «Триеста». Во-первых, батискаф изобрел его отец. Во-вторых, сам Жак свои последние десять лет посвятил этому аппарату. В-третьих, в договоре, заключенном с американцами, говорилось, что за Жаком Пиккаром «сохраняется право участвовать в любых погружениях», связанных с особыми проблемами. И вот теперь его хотели лишить этого прана…

Наверное, если бы не отец, который ждал, что сын сумеет сделать то, что он не успел, Жак бы не стал добиваться места в гондоле «Триеста» во время рекордного штурма. Отец с такой надеждой смотрел на него…