Две головы лучше (сборник)

Чайник засвистел, Ирина Львовна налила чай. Сделав глоток, она почувствовала себя немного лучше – горячий чай приятно согревал ее.

«Такое ощущение, что внутри меня был лед, и теперь он растапливается», – улыбнулась она.

По радио пел Гребенщиков. Про Иванова, которому все на остановке наступали на крыла.

А у Ирины Львовны и крыл не осталось – даже наступить не на что… Только замерзшая душа.

Вот если бы был ребенок…

Она посмотрела в небеса.

Если бы, господи, у меня был ребенок. Каким бы он был?

Она прикрыла глаза.

Странно, но ребенок в ее воображении был уменьшенной копией Чеботарева. Маленький, со странной, дебильной улыбочкой. И тайной в глазах, только Ирина Львовна совсем не хотела угадать, что это за тайна.

Она боялась.

Точно так же, как и тайны Чеботарева. Будто ее ребенок мог носить в себе отцовский страшный секрет…

Внезапно до нее донесся странный звук. Словно кто-то уронил на пол тяжелый предмет.

Она прислушалась.

Нет, показалось…

В доме по-прежнему царила тишина, нарушаемая лишь радиоприемником.

Она выключила приемник, чтобы убедиться, что в мире все по-прежнему, незыблемо, царят тишина и пустота, как в склепе.

Сначала она прислушивалась, застыв у окна. Ей было немного страшно – в доме никого не было, кроме нее. И в то же время ей сейчас казалось, что это не так.

Тревога уже начала рисовать в ее воображении страшные образы.

Она осторожно, стараясь не шуметь, вышла во двор и огляделась.

Воры.

Ведь все знают, что сейчас никого не должно быть дома. Конечно, никто не рискнет пробиваться сквозь ворота…

Кстати, облегченно вздохнула она, ворота-то не скрипели. Никто не мог войти, не скрипнув этими тяжеленными воротами. Первый раз в жизни Ирина Львовна думала о воротах с симпатией.

Она почти успокоилась и повернула назад, к дому, и тут-то застыла, боясь повернуться.

Теперь она слышала отчетливые шаги. Движение в «мастерской».

– Господи, что это? – прошептала она.

Медленно, словно ее ноги стали свинцовыми, она подошла к мастерской и прислушалась.

Теперь уже сомнений не было – внутри кто-то был.

Она толкнула дверь, и та неожиданно поддалась.

Сделав шаг внутрь, она еще успела удивиться внезапному своему бесстрашию и остановилась, потрясенная.

Человек спокойно стоял спиной к ней и фотографировал ужаснейшую картину, на которой грубыми мазками была изображена лежащая на песке фигура – чья, Ирина Львовна не могла понять. И тут неожиданный гость обернулся. Ирина Львовна сделала шаг назад и прижала руку к горлу, пытаясь удержать крик, рвущийся с губ.

– Ты? – прошептала она. – Что ты тут делаешь? Убирайся отсю…

Она не смогла договорить. Ком подкатил к горлу, и Ирина Львовна заплакала, потому что в этот момент все ее надежды превратились в ангелов и, взмахнув крылами, поднялись в воздух, унося ее душу вслед за собой.

Глава 10

Надо сказать, настроение у меня несколько испортилось. Терпеть не могу сатанистов и вообще всякие истории с привидениями! Сейчас я охотно бы свалила все на Лизу с Фрименом – пусть гуляют себе ночью по пляжам, а я с восторгом занялась бы отслеживанием госпожи Рамазановой, тем паче что эта дама и не думала об изменах… Я вспомнила ее хитренького мужа и от души пожелала ему, чтобы Рамазанова и впрямь занялась бы чем-то предосудительным, например, ударилась бы в кришнаитки… Ходила бы лысая по улицам и пела бы веселенькие песни про «харе кришну»…

Пока же песни распевала только Лиза, шествуя со мной рядом, и пела она вполголоса, как бы отвечая моему печальному настроению:

– Утекай, в подворотне нас ждет маниак, хочет нас засадить на крючок…

Ох! Вот только «маниака» мне не хватало!

– Лиза! – попросила я ее миролюбиво. – Не могла бы ты уж лучше исполнить вагнеровский «Полет валькирий»?

– Не могла бы, – отрезала безжалостная Лиза. – У меня голос гнусавый. Как у Лагутенко. Оперные партии у меня не получаются…

И она как ни в чем не бывало продолжила:

– Остались только мы на растерзание врагам… Парочка простых и молодых ребят…

Фримен шел задумчивый и не обращал на Лизино пение никакого внимания.

– Лиза, у меня и так настроение портится, как погода, – снова взмолилась я.

– Ладно, – смилостивилась Лиза. – Сменим репертуар.

И она заголосила про «девочку с узкой косой».

Я поняла, что спорить с ней бесполезно. Лизе дурачества помогали мыслить. И ей было наплевать, что это мешает мыслить мне. Более того, ее ужасно забавляло мое бешенство. Поэтому я отошла подальше и перестала обращать на нее внимание.

Очень скоро она успокоилась, и до нашего офиса мы добрались в полном молчании и мрачноватой задумчивости.

* * *

Добрынька была довольна сегодняшним днем. Она возвращалась домой, насшибав кучу денег, а в кармане еще оставались сигареты, и в желудке приятно урчало.

Она не особенно задумывалась о том, что завтрашний день вряд ли будет таким удачным – об этом Любочка Добрынина не задумывалась уже давно. С тех пор как оказалась на улице, она просто запретила себе думать о завтрашнем дне.