Две королевы

Дарнли терзала ревность. Он с жаром предположил, что ему наставили рога и превратили в объект насмешек. Он жаловался, что Мария не «развлекала» его с тех пор, как ее фаворитом стал Риццио. Если до свадьбы она навещала его в спальне, то теперь играла в карты с Риццио до часу или двух ночи. «И это все, что я получил от Вас за такое долгое время!» Дарнли становился все более откровенным. Жена не подпускала его к себе. В тех случаях, когда он приходил к ней, «она отказывала ему либо сказывалась больной». Перемену он заметил в минувшее Рождество и теперь желал знать причину.

Мария снова расплакалась. «Благородной даме, — сказала она, — не пристало приходить в спальню мужа; это муж должен приходить к жене». Придворный протокол требовал, чтобы инициатором секса был муж, и поэтому во дворцах XVI в. проход, соединяющий спальни короля и королевы, предназначался по большей части для него, а не для нее. Согласно своду придворных наставлений, обязанностью королевы было рожать детей, а в остальном быть «целомудренной, верной и послушной».

Мейтланд прекрасно справился со своей задачей. Дарнли преследовала мысль, что Риццио был любовником Марии. Он также подозревал, что не удовлетворяет Марию в сексуальном плане, и чувствовал себя оскорбленным. «В чем я провинился? Почему Вы на меня обижены?» «Чем я Вам не угодил… ведь я готов делать все, что хорошему мужу полагается делать с женой?» Дарнли уже не скрывал своих амбиций. Его уязвило упоминание о происхождении. «Возможно, я из низшего сословия, но я Ваш муж и Ваш повелитель, и в день нашей свадьбы Вы обещали повиноваться мне, а также сказали, что я буду равен Вам и стану участвовать во всех делах».

Еще никто, за исключением правящих монархов, не говорил Марии, что считает себя равным ей, не говоря уже о превосходстве. «Вы, милорд, виноваты во всех обидах, нанесенных мне, и я больше не буду Вашей женой, больше не буду делить с Вами ложе, и не успокоюсь, пока не заставлю Вас страдать так, как я страдаю сейчас».

Рутвен, бывший свидетелем этой перепалки, решил вмешаться. Болезнь и тяжелые доспехи совсем истощили его силы, и он отчаянно хотел сесть и выпить. Его слова привнесли в эту сцену элемент гротескной комедии. Испросив разрешения королевы, он приказал «принести выпить, ради всего святого!». Рутвену подали чашу вина, которую он осушил одним глотком. Мария с отвращением посмотрела на него. «Если я или мое дитя умрем, — пригрозила она, — вина за это ляжет на Вас».

Рутвен пустился было в объяснения, но тут в дверь постучал гонец. Босуэлл, Хантли и Атолл бежали, сообщил он. Рутвен и Дарнли ушли, оставив Марию, которая еще несколько часов беспокойно металась по спальне. Не понимая, что произошло, она была еще более напугана тем, что Мортон приказал поставить часового у ее приемной и что от нее удалили четырех Марий и прислугу.

Наконец вернулся Дарнли и приказал убрать труп Риццио. Тело вытащили через дверь приемной и бесцеремонно сбросили с главной лестницы. Оттуда его перенесли в комнату привратника у входа во дворец, где слуга раздел его и вытащил кинжал Дарнли.

Для Марии это была бессонная ночь. Когда в восемь утра вернулся Дарнли, она с яростью обрушилась на него, и ссора не утихала целых два часа. Дарнли ушел вне себя от злости. Однако прежде чем отпустить мужа, Мария уговорила его вернуть ее фрейлин.

Мортона и Рутвена встревожили эти новости. Они знали, что Мария может быть искусным манипулятором и упорным противником. Королева не будет плыть по течению, а постарается управлять событиями. Она может действовать наивно и импульсивно, но в моменты кризиса постарается перехватить инициативу. Она сохранила присутствие духа после мятежа Морея. И тогда, и теперь она обращалась к таким людям, как Босуэлл и Хантли, на чью верность могла твердо рассчитывать. И в нынешнем непростом положении могла поддерживать с ними связь через фрейлин.

Мария лихорадочно составляла инструкции. Затем она отослала своих фрейлин, чтобы они превратили эти инструкции в письма к верным сторонникам. Она также отправила письмо Аргайлу, которому по-прежнему доверяла, несмотря на то что он помогал Морею и другим мятежникам. Каковы бы ни были его религиозные взгляды, он оставался сторонником монархии и противником республики — впоследствии Аргайл сопротивлялся вынужденному отречению Марии и был готов сражаться на ее стороне простым лейтенантом. Он любил повторять: «Сначала Бог, а затем наш монарх, правящий во имя Бога, под Богом и по Божьим законам». Отречение помазанной королевы, не говоря уже о цареубийстве, он считал неприемлемым и подлым. Несмотря на вмененные Марии преступления, Аргайл считал ее законным монархом, и поэтому она знала, что может рассчитывать на него.