Две коровы и фургон дури

Я почувствовал запах еще до того, как увидел дым. Густой, темный, едкий, он висел в воздухе, и на секунду я даже решил, что мамины рассказы по запах гари — предвестник беды — правда. Я читал знаки, слушал свое сердце и — вот, пожалуйста — тоже начал ощущать запах пожара. Но когда я подъехал ближе, то увидел, что дорогу к дому Спайка загораживает пожарная машина. Над деревьями поднимались клубы жирного черного дыма, а где-то недалеко ревел, трещал и плевался огонь. Я бросил «хонду» около изгороди и хотел пробраться мимо машины, но меня остановил пожилой пожарный. На дороге валялись развернутые шланги, из одного из них тонкой струйкой сочилась грязная вода.

— Извини, сынок. Туда пока нельзя.

— А что случилось?

— Пожар, не видишь, что ли?

— В том маленьком бунгало?

— Именно там.

— А он-то в порядке?

— Кто?

— Ну, Спайк. Парнишка, который там живет.

— Дома никого не было… О пожаре нам сообщили соседи.

— Понятно… А когда мне можно будет пройти туда?

Пожарник передернул плечами:

— Не знаю, сынок. Не думаю, что скоро. Пожар-то не потушить — наверное, придется валить дом.

— Ладно, спасибо…

Я постоял на дороге, соображая, что мне делать, посмотрел, как ветер треплет клочья дыма, а потом поднял с земли байк и поехал обратно на ферму. Я ехал небрежно, газовал где не положено, а в голове у меня не прекращалось истерическое верещанье: «Хватит! Не надо больше! Довольно!» На повороте на Эппли я едва не вылетел из седла. Машину понесло к обочине, я затормозил ногой об изгородь, снял руку с руля и с полминутки постоял, делая глубокие вдохи. А потом отправился дальше.

На ферме меня ждала записка от Спайка, которую он просунул под дверь трейлера:

Эл. Пришлось уехать, ко мне вчира преходили. Сл. Б. меня не было дома, но я их увидил на заднем дворе. Дурь у меня. Когда устроюсь, сообщу. Спайк

Я читал записку, когда из дома вышел мистер Эванс.

— О, ты разминулся со своим другом, — сказал он. — Он недавно заезжал.

— Да? А что он говорил?

— Да ничего. Похоже, сильно спешил.

— Спасибо, — растерянно сказал я, пытаясь унять обрывки гневных мыслей, что вертелись в голове. «Сколько можно?», «Зачем?», «Я устал!». Я действительно устал. Устал жить в постоянном страхе из-за чужой глупости, устал от нелепых смертей, от панических мыслей. Я хотел вернуть все назад. Назад, к тому времени, когда я переехал в трейлер мистера Эванса, когда я мог наблюдать за птицами, ни о чем не беспокоясь. Мог сделать себе чашку чая и выпить ее — неторопливо, смакуя каждый глоток. Или оседлать «хонду» и рвануть куда глаза глядят, просто так. А сейчас? До меня вдруг дошло, что мне давно пора поговорить кое с кем, и лучше сделать это не откладывая. Оставалось только надеяться, что они на месте, но если нет — какая к черту разница! Все равно человек должен делать то, что должен, даже если у него есть другие варианты!

Я доехал до телефонной будки в Эппли и бросил «хонду» в кусты. Я шел на риск, огромный риск, почти такой же, как если бы я решил прыгнуть с моста в реку, привязав себе на шею камень. Я это знал, но выбора у меня не было. Так как меня уже заперли в ловушку, в ловушку, которая стояла на полу страшной темной пещеры. Я слышал доносящиеся из темноты этой пещеры шорохи и шепоты и все прочее, что воображение может различить среди ночи.

Стоя около будки, я окинул взглядом дорогу и прислушался. В небе было тихо, но деревья кишели птицами. Здесь прошуршала сова, там каркнула ворона, тут семейство дроздов всполошилось, обнаружив поблизости кошку… Кто-то невидимый шуршал травой по ту сторону изгороди. Лиса? Барсук? Чуть дальше овцы тихо стояли, сбившись вместе и глядя друг другу в глаза, словно вели глубокомысленную беседу. Уж будьте уверены: если овцы собираются, как будто хотят поговорить, — быть беде, тут и к бабке не ходи! Некоторые утверждают, что суеверия — это, мол, как одеяло для бедняков, чтобы их разум спал спокойно, да только все они брешут. Никакое это не одеяло! Древние знаки и суевериями-то назвать нельзя. Они — как мост, перейдя который можно попасть в страну, где их подлинный смысл разгуливает в шляпе с пером и в вышитой рубашке, в бархатных штанах и больших кожаных сапогах. И такой смысл не ускользает, он ступает неспешно, позвякивая мелочью в кармане. Я засунул руку в карман, нашарил мелочь, позвякал ею и снова прислушался. Теперь вокруг было тихо.

В будке пахло кислой рвотой, пивом и окурками, на полу валялись пакеты из-под чипсов, и я сразу же вляпался в какую-то липкую дрянь. Я поднял трубку и набрал номер тонтонского полицейского управления, а когда там ответили, бросил в щель монетку и сказал:

— Могу я поговорить с детективом Поллоком?

— Минуту!

— Спасибо.

Через минуту я действительно услышал в трубке голос Поллока:

— Поллок у телефона.

— Алло! Детектив Поллок?

— У аппарата.

— Это Эллиот.

— Какой Эллиот?

— Ну Эллиот. Эллиот Джексон.

— Эллиот Джексон?

— Ну да, тот, кто нашел в лесу труп повешенного.