Поздняя урбанизация излучины зеркальна ситуации Марсова поля в Риме. Боясь устроиться на пойменных лугах, московское домовье не достигало Воробьевых гор, ни даже административной городской границы в Лужниках. Храм Витберга был, кроме прочего, попыткой пригласить Москву туда. Несостоятельной, как и предвидел Карамзин, попыткой. Несостоятельной – зеркально Константиновой попытке пригласить Рим к Латерану и за Латеран.
Даже нетождественное в Семихолмии Москвы и Рима разнится зеркально, от обратного доказывая тождества.
Маятник
Москва охотно простирается от собственного Латерана, Мясницких ворот, за древний круг, как мог хотеть для Рима Константин.
Сретенский холм и Воробьевы горы обвеяны одними градозадающими ветрами – юго-западным и встречным ему северо-восточным. Не по этому ли ветру смещался с Боровицкой площади на Красную московский Торг? И не по ветру ли стоит над Торгом храм Василия Блаженного?
Зеркально к римской ситуации, не Воробьевы горы, а Яуза царя Петра и предваряющий ее Сретенский холм искали себе ангела в апостоле Петре – судя по численности Петропавловских престолов, православных, католических и лютеранских.
Наоборот, собор на Латеране изначально посвящался Спасителю, как и московский храм, запроектированный на Горах.
А.Л. Витберг. Проект храма Христа Спасителя. Разрез. 1817
Логика римских оппозиций константиновой эпохи была зеркальна и к екатерининской, и к александровской Москве. Недоумению, как именно Архангельская церковь, Меншикова башня, могла служить масонам, отвечает еще большее недоумение: по поводу масонской подоплеки планов Витберга, чей храм долженствовал стать и крупнейшим, и одним из главных в городе.
Зеркально римским храмам Константина, Меншикова башня в замыслах масонов и храм Спасителя по плану Витберга должны были провозглашать из двух углов… новейшую религию расцерковления.
В проекте Витберга тяжелый маятник двоения и расцентровки города пытался на возврате с северо-востока достигнуть Воробьевых гор как юго-запада.
Маятник Витберга не остановлен Тоном. Храм на Волхонке только ограничил амплитуду маятника изначальным, боровицким двоехолмием.
Часть III
Место Александра
«Невольный каменщик»
«Мистицизм Витберга лежал долею в его скандинавской крови; это та самая холодно обдуманная мечтательность, которую мы видим в Шведенборге, похожая в свою очередь на огненное отражение солнечных лучей, падающих на ледяные горы и снега Норвегии…» – свидетельствует Герцен о своем товарище по ссылке. Герцен знал, поскольку сам записывал за архитектором, что первыми горами в жизни петербуржца Витберга стали московские холмы. Витберг остался поражен их зрелищем. Идея храма родилась в виду этих холмов. Сперва в виду Кремлевского холма, его пустынной бровки.
В первый приезд Витберг стал жить у Меншиковой башни, в здании Почтамта, у его директора масона Рунича.
Именно Рунич надоумил Витберга «хотя в альбом набросать главный очерк своих идей храма». «…Но не зная архитектуры, – признается Витберг в своих «Записках…», – мудрено мне было бы исполнить его просьбу.» В ту же минуту он, учившийся на исторического живописца, положил себе участвовать в архитектурном конкурсе. «Между малым числом книг (видимо, Руничевых. –
Победу над Кваренги, Воронихиным и остальными мастерами Витбергу облегчил еще один туманный мистик – обер-прокурор Синода, будущий министр просвещения и духовных дел князь Александр Николаевич Голицын.
В другой приезд Витберг располагал уже гостеприимством московского викария архиепископа Августина: победитель конкурса был облечен доверенностью императора выбрать место и начать дело. С Августином Витберга сводил масон, доктор Мудров.
Однако архитектор ищет «еще большего авторитета и глубочайшей веры», чем он нашел в архиепископе. Вергилий Витберга на первых степенях масонства был Лабзин, племянник Новикова и преемник его авторитета в русских ложах. После закладки храма Витберг едет прямо к Новикову, который, по выражению «Записок…», «всю жизнь воздвигал в ней (России. –
Мамонов, или Дубровский
Когда при Николае стало ясно, что храму на Горах не встать, – на бровку, как на сцену, вышли новые герои, выбирая новые места. Каждый герой и его место делались сосудами масонского мечтания, чудачества, высокого безумства или партийной фронды, этих облаков, всегда цеплявшихся за кромку Гор.